Ирина Горбунова - На грани человечности

С возвращением, сестра Вайрика...

В дверь постучали. В последний момент Суламифь поймала себя на непроизвольном желании - отомкнуть замок посредством телекинеза. Опомнившись, вышла навстречу гостю. Даже наедине с Хью едва ли разумно демонстрировать свои "колдовские" способности столь открыто.

Некто в кольчуге и шлеме с опущенным забралом шагнул в келью. Тщательно задвинул засов, стащил шлем, открыл лицо - юнец безусый, почти мальчишка. Пригладил ладонями каштановые, до плеч волосы; широко улыбнулся.

- Святой Эрихью храни тебя, Вайрика. Я вовремя?

- Знаешь ведь: матушка в отъезде, - обнадёжила Суламифь.

- Являться сюда в её присутствии - самоубийство. А самоубийство - грех. Не станем лишний раз гневить Единого. Без того многогрешны, верно, Вайрика?

Лёгким движением брат Эрихью - в миру фер Барнел, шэммун-наследник - бросил в шлем кольчужные перчатки, аккуратно пристроил всё это на проржавевший крюк у двери. Суламифь улыбнулась в душе. За что полюбила она молодого элкорнца - на то причин множество; отчасти - и за аристократически-небрежное изящество манер, коему он был верен неизменно. Даже теперь, когда, по неведомым миру соображениям, укрылся от означенного мира в монашеском ордене имени божественного своего покровителя - святого Эрихью Первопророка.

Непростительная слабость для наблюдателя?

Пусть так.

- Разумею, - ещё более философски заключил гость, - что мужчине куда безопасней встретиться на ристалище с дюжиной противников разом, нежели с одной матушкой Бариолой в стенах её монастыря. Существуют менее болезненные пути в Чертоги Горние... Впрочем, о драконах ни слова.

- Полно, Хью. Проходи, присаживайся.

Объятье и долгий поцелуй были ответом наблюдательнице с Земли. Чистый, ничем не замутнённый миг свиданья, когда нет ни опекунов, ни подопечных, ни стены Закона о невмешательстве между ними. Есть лишь извечное таинство - священнейшее из всех, ибо равны перед ним и конфедераты, и докосмические.

- Как всегда, доспех между нами, - шёпотом посетовал Эрихью.

- Эх, наша жизнь военная, кто был - того уж нет, - отшутилась Суламифь стихами. - Поднимем чаши пенные, как завещал поэт.

Очень нежно убрала она с лица любимого непокорную волнистую прядь. Усадила юношу рядом с собой на грубо сколоченную лежанку, покрытую лишь тощим соломенным тюфяком.

- Кстати о ристалищах, - вспомнил Эрихью. - Точнее, о нашем ежегодном турнире в столице. Знаешь ли ты, что орден выставляет меня одним из зачинщиков?

- Рада за тебя, Хью. - отозвалась Суламифь искренне.

И неподдельным обожанием расцвело лицо Эрихью.

- Догадайся, кто выступит вторым зачинщиком от эрихьюанцев? Учитель самолично!

- Что ж, отец Одольдо - воин прославленный. Но значит ли это, что зачинщицей от аризианок непременно должна выступить наша матушка?

- Никуда от политики не деться, будь она неладна, - сразу поскучнел Эрихью. - Не с руки батюшке ссориться с главой аризианок. Впрочем, где наша не пропадала! куда приятней иметь дело с Бариолой, когда она дерётся, а не проповедует. Особенно, если сражается она не против тебя, а наоборот.

Он помолчал, глядя в окно; ласково провёл ладонью по щеке Суламифи.

- Любовь жизни моей - тоже не последняя в воинском искусстве. Учитель уж намекает вашей матушке: кто более уместен, когда требуется отстоять честь ордена? - Он усмехнулся с плохо скрытым злорадством. - Пари держу - бушевала матушка долго и страшно, прежде чем примирилась с очевидным. Да пусть её. В конце концов, вчетвером мы неплохо проведём время, вываливая в пыли цвет льюрского общества!

- Мальчишка, - мягко укорила Суламифь.

- А ты - девчонка, и что с того? - Эрихью нисколько не обиделся. - Знаешь, Бариола доселе прислушивается к батюшке. И ревновать его продолжает бешено, ко всякому движущемуся предмету, включая неподвижные. Хотя со времени их разрыва ни много ни мало - лет двадцать минуло.

- Несчастные люди. Любят друг друга, и не в силах поступиться собственной гордостью. Как печально... и несправедливо.

Тут только, невесть с чего, смутился Эрихью. Устыдился ли злословья своего в адрес матушки Бариолы? Неловко убрал руку с плеча землянки, поднялся, выразительно указал на свой доспех.

- С твоего позволения, Вайрика... Мне ведь можно остаться на ночь?

- О чём речь, Хью.

- Всё ж грех отрицать, что правление вашей матушки - драконово. - Стягивая кольчугу, Эрихью продолжал балагурить, стремясь загладить смущение. - С каждым приездом сюда нахожу всё больше тому подтверждений. Кажется, в прошлый раз твоё, с позволения сказать, ложе было застелено вполне добротной шкурой дикого турана. Неужто ревностная матушка выискала в уставе ордена параграф, запрещающий держать на ложе покрывала?

Отыскав свободное местечко на стене, он развесил кольчугу; вернулся к Суламифи, доверительно заглянул в глаза, вновь усаживаясь рядом.

- Коль скоро речь зашла о той шкуре... ты ведь примешь участие в завтрашней охоте? Блестящей тактический ход, верно? И потеха, и добыча, и лишняя оказия насолить матушке.

- Вовсе я не стремлюсь насолить матушке, - отозвалась Суламифь несколько растерянно. - И охотиться не особенно люблю.

- Я тебя приглашаю, Вайрика. С твоей-то удачливостью кому, как не тебе, стать новой королевой охоты. Вот когда матушка позеленеет от бешенства, как Эрихью свят!

- Ты третий, кто настаивает сегодня на моём участии в охоте. Наверное, это судьба.

Диковатая идея для существа её расы - но, действительно, не лишённая здравого смысла в иных условиях. Особенно, если разыграть, как советовал Костя, неудачу, избежав таким образом убийства. Впрямь, без политики никуда. Один дипломатический ход - и не обидим возлюбленного, и успокоим брата, и расположим к себе, хоть сколько-нибудь, местное общественное мнение. Как иначе выпутаться? Разве что разъяснить Хью открытым текстом: убийство-де несовместимо с кодексом чести конфедерата.

Но Закон о свободе информации не так скоро здесь изобретут, Закон же о невмешательстве - не так скоро отменят.

Эрихью осторожно коснулся её плеча.

- Знаешь, Вайрика, батюшка отнюдь не в восторге от нашей очередной попытки отвоевать гробницу Пророков. По его разуменью, разорение от этой распри давно превысило доход. И Её Святейшество, и Её Величество того же мнения. Только король да лимийки, по обычаю своему, глухи к голосу разума.

- Аризианки тоже любят битвы...

Суламифь отозвалась несколько рассеянно, поскольку одновременно, усилием мысли, заносила сообщённые Эрихью сведения на инфокристалл. Ради пущей достоверности, не мешает побеседовать на эту тему и с Одольдо.

- Всякому своё. Сам я предпочёл бы удел мыслителя и открывателя новых земель, но не воина, - мечтательно сообщил Эрихью. - Повидать мир, и постичь тайны его... как учитель. Религиозные же распри, равно как и всякие войны - глупость величайшая.