Фредерик Пол - За синим горизонтом событий

— Эсси, ты похотливая женщина. Мне кажется, у тебя в глазах распутное выражение. Ты уверена, что достаточно здорова для этого?

— Вполне. Чувствую себя очень хорошо. Хотя, может, и не очень, — подчеркнула она. — Так, будто мы с тобой накануне здорово выпили. Легкое недомогание и слабость. Ну, думаю, ласковый любовник мне не повредит.

— Завтра утром буду дома.

— Ты не будешь дома завтра утром, — твердо возразила она. — Ты вернешься, когда закончишь свое дело в Бразилиа, и ни на одну минуту раньше, мой мальчик, иначе здесь ты не найдешь партнера для своих развратных действий.

Разговор продолжался целых двадцать пять минут, после чего я решил справиться непосредственно у врача о здоровье Эсси. На это потребовалось время, потому что, когда я позвонил, она как раз возвращалась в Колумбийскую больницу.

— Простите, что я не могу уделить вам много времени, мистер Броудхед, — извинилась она, сбрасывая серый твидовый пиджак. — Через десять минут мне нужно показывать студентам, как накладывается шов на нервную ткань.

— Вы обычно называете меня Робин, доктор Лидерман, — сказал я, быстро остывая.

— Да... Робин. Не волнуйтесь. У меня нет плохих новостей. — Разговаривая, она продолжала раздеваться вплоть до бюстгальтера, потом надела операционный халат. Вильма Лидерман прекрасно сложена для своего возраста, но я общался с ней не для того, чтобы испытывать ее чары.

— Но хороших новостей тоже нет?

— Пока нет. Если вы говорили с Эсси, то знаете, что мы пытаемся обойтись без машин. Нам нужно знать, сколько она сможет без них обходиться, и нам это будет известно не раньше, чем через двадцать четыре часа. Я так по крайней мере надеюсь.

— Эсси сказала через шесть.

— Шесть часов до первой проверки, а всего двадцать четыре. Если только не будет никаких дурных признаков и не придется немедленно вернуться к машинам. — Она говорила со мной через плечо и одновременно у маленького умывальника тщательно намыливала руки. Держа мокрые руки перед собой, Лидерман подошла ближе к экрану. — Я хочу, чтобы вы не волновались, Робин, — сказала она. — Это обычная процедура. У Эсси около ста трансплантатов, и мы должны убедиться, все ли они хорошо закрепились. Я не допустила бы этого эксперимента, если бы не считала ее шансы неплохими, Робин.

— Неплохими — мне это не кажется хорошим, Вильма!

— Может, даже лучше, чем «неплохие», но не торопите меня. И не волнуйтесь. Вы регулярно получаете бюллетени, можете в любое время связаться с моей программой или со мной, если пожелаете. Хотите, я скажу, какова вероятность успеха? Два к одному, что все пройдет хорошо. Сто к одному, что произойдет срыв, с которым мы сможем справиться. Теперь мне нужно пересадить половые органы некоей юной леди, которая хотела бы и после этого получать наслаждение.

— Я считаю, что должен вернуться, — сказал я.

— Зачем? Вы ничем не сможете помочь, Робин, будете только мешать. Обещаю, что до вашего возвращения она не умрет. — За спиной Лидерман замигал огонек. — Это мне поют песню, Робин. Поговорим позже.

Бывают времена, когда я нахожусь в центре мира, когда знаю, что могу связаться с любой программой, которую написала для меня моя любимая добрая жена, узнать любой факт, понять любое головоломное объяснение, овладеть любым событием. Но иногда я как пень сижу перед компьютером, в голове полно горящих вопросов, а я ничего не могу узнать, потому что не знаю, что спросить.

Бывают времена, когда я полон самых невероятных знаний, жизненной энергии, забот, когда мгновения несутся, а дни заполнены событиями по самую завязку. Но случаются и другие времена, когда я медленно плыву в застойной воде в стороне от течения жизни, и мир стремительно скользит мимо. Мне нужно многое сделать. Но я не в состоянии сдвинуть себя с места. Примерно так я себя и ощущал.

Альберт был полон новостями с Неба хичи и Пищевой фабрики, а я позволил ему избавиться от них. Изображения на экране не вызвали у меня ни интереса, ни вопросов. Когда Альберт закончил излагать свои соображения об устройстве фабрики и о сути Мертвецов, я его отключил. Все это было и важно, и очень занимательно, но почему-то совершенно не заинтересовало меня. Я дал распоряжение Харриет, чтобы обычными текущими делами занялась моя личная программа-двойник: сообщала всем, что если дело не очень срочное, звонили в другой раз. Сам же я лениво растянулся на лежанке. Я глядел на странные очертания Бразилиа на фоне ясного голубого неба и желал, чтобы это была кушетка с Пищевой фабрики, виртуально связанная с той, кого я люблю.

Вот только хорошо бы это было? Быть способным дотянуться до кого-то далекого, как Вэн дотянулся до всего человечества, чувствовать то же, что другой человек, дать ему ощутить, что испытываешь ты. Замечательно для влюбленных!

Вдоволь намечтавшись, я вызвал Мортона и приказал ему подумать о возможности запатентовать и использовать кушетку.

Последовала не очень романтичная реакция на романтичную мысль. Трудность заключалась в том, что я не был вполне уверен, с кем хочу быть связанным. Со своей дорогой женой, такой любимой и необходимой мне, или с кем-то, кто значительно дальше и до кого гораздо труднее добраться?

Я прожил долгий бразильский день, плавал в бассейне, позагорал, съел роскошный обед, выпил бутылку вина, потом вызвал Альберта и спросил у него о том, что действительно хотел узнать.

— Альберт, где сейчас Клара?

Он немного помолчал, сосредоточенно набивая табак в трубку и, нахмурившись, наконец ответил:

— Джель-Клара Мойнлин в черной дыре.

— Да? А что это значит?

— Это трудно объяснить, — виновато ответил Альберт. — То есть нелегко выразить в обычных терминах. И трудно, потому что я на самом деле не знаю. У меня не хватает данных.

— А ты постарайся, Альберт.

— Конечно, Робин. Если вы настаиваете, пожалуйста. Я сказал бы, что она находится в одной из секций того самого исследовательского корабля, который вынужден обретаться сразу за горизонтом событий сингулярности. Той, что вы достигли, то есть... — словно иллюзионист он небрежно взмахнул рукой, и перед ним появилась грифельная доска... — то есть на границе радиуса Шварцшильда.

Альберт встал, сунул трубку в карман своего мешковатого пиджака, взял кусок мела и написал: «2GМ деленное на С в квадрате».

— Дальше этой границы свет не проходит, Робин. Вам это может представиться стоячим волновым фронтом, в который упирается свет. За него в черную дыру заглянуть невозможно. И из-за него ничего не может вырваться. Символы «G» и «М» означают, конечно же, гравитацию и массу, а такому опытному старателю, как вы, мне не нужно объяснять, что такое С в квадрате. Из тех данных, что вы привезли с собой из экспедиции, выходит, что данная конкретная черная дыра достигает шестидесяти километров в диаметре, что означает массу, примерно в десять раз превышающую массу Солнца. Может, я говорю больше, чем вы желаете знать, Робин?