Джерри Пурнель - Наемник

Он замолк на миг и Фалькенберг гадал, насколько же пьян был Хартманн. Офицер, казалось обдумывал свои слова более внимательно, чем делал его отец, когда выпивал.

— Что вы знаете об истории ВКФ Кодоминиума, мистер Фалькенберг? — потребовал ответа Хартманн.

«Вероятно, больше, чем ты,» — подумал Джон. Отцовская лекция о росте Кодоминиума была знаменита. — Это началось с разрядки и скоро стало паутиной формальных договоров между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Договоры не положили конец основам вражды между этими великими державами, но их общие интересы были больше, чем их разногласия; потому что явно было лучше, чтобы только две великие державы. — Нет. Хартманн не хотел услышать лекцию профессора Фалькенберга.

— Очень мало, сэр. Мы были созданы из французского Иностранного Легиона, — сказал Хартманн. — «Легиона чужаков», чтобы сражаться за искусственный альянс наций, которые ненавидят друг друга. Как может человек отдать за это душу и жизнь, мистер Фалькенберг? Какое у альянса сердце? Какая власть может вдохнуть верность в солдат?

— Не знаю, сэр.

— И они не знают. — Хартманн махнул на других гардов, которые осторожно откинулись на спинки своих кресел, ведя себя так, словно они не слушали или не слышали… — Джон не мог сказать. Наверно, они считали, что Хартманн был безумно пьян. И все же это был хороший вопрос.

— Я не знаю, — повторил Джон.

— А-а. Но ведь никто не знает, потому что ответа нет. Люди не могут умирать за альянс. И все же мы сражаемся. И мы умираем.

— По приказу Сената, — спокойно заметил гардемарин Рольников.

— Но мы не любим Сенат, — ответил Хартманн. — Вы любите Сенат, мистер Рольников? А вы, мистер Бэйтс? Мы знаем, что такое Гранд Сенат. Продажность, политиканы, которые лгут друг другу и которые используют нас, чтобы приобрести богатства для себя и власть для своих фракций. Если смогут. Они не используют нас так много, как когда-то. Выпьем, джентльмены. В ы п ь е м.

Виски произвело свой эффект и голова у Джона закружилась. Он почувствовал, что пот у него выступил на макушке и под мышками, а желудок забунтовал, но он поднял стакан и снова выпил в унисон с Рольниковым и Бэйтсом и это было более значительно, чем когда-то была Чаша Братства. Он попытался спросить себя почему, но тут были только эмоции, а не мысль. Его место было здесь, с этими людьми и с ними он был человеком.

Словно прочтя мысли Джона, Лейтенант Хартманн положил руки на плечи трем паренькам, двум слева, Джону справа и понизил голос, чтобы сказать им всем:

— Нет, мы здесь потому, что флот — наше отечество, а наши братья по Службе — наша единственная семья. И если флот потребует когданибудь наши жизни, мы отдадим их как мужчины, потому что нам некуда больше идти.

Земля плыла в вечной красоте над мрачными лунными горами. Дневной свет падал на Калифорнию и часть Тихого океана и пылающий океан создавал невозможно голубой фон для воронки ярких облаков, кружащихся в массивном тропическом вихре. За лунными скалами родной дом человека выглядел хрупким шариком среди усеянного звездами черного бархата космоса; шариком, который человек мог схватить и раздавить голыми руками.

Гранд адмирал Сергей Лермонтов смотрел на яркие изображения на обзорном экране и думал как легко было бы для Земли погибнуть. Он сохранил ее образ на обзорном экране, чтобы напоминать себе об этом каждый раз, когда он поднимал взгляд.

— Это все, чего мы могли добиться для тебя, Сергей. — Его посетитель сидел, аккуратно сложив руки на коленях. Фотография показала бы его в расслабленной позе, удобно сидящего в большом кресле для посетителей, покрытом кожей животных, выросших на планете в сотне световых лет от Земли. При более близком взгляде, сей человек вовсе не был расслабившемся. Он выглядел таким из-за своего долгого опыта политика.

— Я желал бы, чтобы было больше. — Гранд Сенатор Мартин Грант медленно покачал головой. — Это по-крайней мере хоть что-то.

— Мы будем терять корабли и распускать полки. Я не могу управлять флотом при таком бюджете.

Голос Лермонтова был ровным и четким. Он переместил на тонком носу очки без оправы в более удобное положение. Его жесты, подобно его голосу были точными и правильными, и в кают-кампаниях ВКФ поговаривали, что Гранд Адмирал практиковался перед зеркалом.

— Тебе придется делать все, что в твоих силах. Нет даже уверенности, что Объединенная Партия сможет пережить следующие выборы. Видит бог, мы будем не в состоянии прожить, если дадим флоту сколько-нибудь больше.

— Но вот для национальных армий денег хватает. — Лермонтов многозначительно посмотрел на изображение Земли на видеоэкране. — Армий, которые могут уничтожить Землю, Мартин, как же мы можем поддерживать мир, если вы не даете нам ни кораблей, ни солдат?

— Вы не сможете поддерживать мир, если не будет Кодоминиума.

Лермонтов нахмурился, — значит есть настоящий шанс, что Объединенная Партия проиграет?

Мартин Грант почти на мгновение вскинул голову. — Да.

И Соединенные Штаты выйдут из КД? — Лермонтов подумал, что это будет означать для Земли и почти для ста планет, где жили Люди.

— Немногие из колоний выживут без нас. Еще слишком рано. Если бы мы не подавили науку и исследования, могло бы быть иначе. Мартин, мы слабо распространены по колониальным планетам. Кодоминиум должен помочь им. Мы создали их проблемы с нашими колониальными правительствами. Мы совершенно не дали им шансов прожить без нас. Мы не можем так вдруг отпустить их на все четыре стороны.

Грант сидел не двигаясь и ничего не говоря.

— Да, я проповедую обращенному. Но ведь это флот дал Гранд Сенату эту власть над колониями. Я не могу не чувствовать себя не ответственным.

Голова сенатора Гранта снова дернулась, то ли кивок, то ли дрожь. — Я бы подумал, что есть многое, что ты мог бы сделать, Сергей. Флот подчиняется тебе, а не Сенату. Я знаю, мой племянник дал это понять достаточно ясно. Воины уважают другого воина, но к нам, политикам, у них только презрение.

— Ты предлагаешь измену?

— Нет. Конечно, я не приглашаю флот попробовать заправлять спектаклем. Военное правление не очень то хорошо сработало для нас, не так ли? — Сенатор Грант слегка повернул голову, показывая на земной шар позади него. — Двадцать государств на Земле управлялось армиями, но ни одно из них не делало этого хорошо.

С другой стороны политики делали свое дело немногим лучше, подумал он. Никто не делал лучше. — У нас, кажется нет никаких целей, Сергей. Мы просто болтаемся на весу, надеясь, что обстановка станет лучше. С чего бы это?

— Я почти перестал надеяться на лучшие условия, — ответил Лермонтов. — Теперь я только молюсь, чтобы она не ухудшалась. — Его губы слегка дернулись в тонкой улыбке. — На такие молитвы редко отвечают.