Гари Рассел - Прекрасный хаос

— О, «вроде как продолжается» — это очень научно.

Доктор сел на стул перед бесполезной теперь системой Мадам Дельфи. — И? Расскажи мне еще о твоих планах. Уилфред страшно хочет знать. И я. И Донна, она как раз за дверью — привет, Донна, заходи — я уверен, что она тоже хочет знать.

Показалась Донна.

— Я подумала, что могла бы быть более полезной здесь наверху. Сказала всем этим чудакам, которых я проводила в ресторан, что вернусь через минуту.

— Ммм, Донна, — предупредил Доктор, — что останавливает их от того, чтобы убежать?

Донна показала маленький серебристый ключ и потрясла им перед его носом. — Потому что я замечательная и заперла их, — она улыбнулась. — О, но я отправила мальчиков Карнес домой.

— Хорошо, хорошо. Мандрагора тут мне рассказывает, как он/она/оно собирается создать целую новую империю. Вроде Византийской империи, или, эм, какая была та, другая? Греческая? Нет… Какая же?

Донна открыла рот, чтобы предположить «Римская», но Доктор остановил ее.

— Ну, ну, Донна, позволь Мандрагоре определить. Давай, в твоем распоряжении есть вся информация, о какой империи я думаю? Что-то связанное со спадом и Падением, разве нет?

Нетти/Мандрагора помолчала.

— Римская. Римская империя.

— О да, очень хорошо. Сколько миллиардов компьютеров сейчас на Земле? Сколько их внедрил на рынок М-ТЕК, кстати?

Нетти/Мандрагора нахмурилась и обернулась к дедушке Донны.

— Уилф? Помоги мне…

— Нетти…?

— Нет, Уилфред, — громко сказал Доктор, его голос стал вдруг похож на ружейный выстрел. — Сядь, дай Нетти решить. Сейчас же!

Уилф сел рядом с Донной на полу.

— Откуда Мандрагора?

Нетти/Мандрагора улыбнулась.

— Из туманности, Доктор. Мы сбежали из Темных Времен и создали новый дом в сердце прекрасного хаоса.

— Ну конечно. Как он называется?

— Это… я не могу вспомнить… — Нетти/Мандрагора слегка пошатнулась. — Мы не можем вспомнить…

— Давай же, сконцентрируйся, — внезапно вскричал Доктор и вскочил, кружа вокруг Нетти/Мандрагоры, выстреливая вопросами и ходя кругом нее.

— Назови скорость света? Сколько лет бушевала война каррионитов и Вечных? Где родной дом джудунов? Назови двадцать третью Конвенцию Прокламации Теней? Кто выиграл в Бендромо-сендромской войне? Сколько бобов в пяти бобах? Двай же, давай… — он в нетерпении щелкнул пальцами. — Я хочу сказать, едва ли ты можешь захватить вселенную, если не можешь думать самостоятельно, так ведь?

— Дай мне минутку… — фыркнула Нетти/Мандрагора.

— Дать тебе минутку? Ну, я мог бы дать минутку, допустим, я имею в виду, я дал бы Генриетте Гудхарт минутку или, в лучшем случае, две, потому что она нездорова, не так ли? О, неужели ты не поняла? Ты об этом не разузнала?

И Доктор грубо схватил плечи Нетти и повернул ее, так что теперь они стояли лицом к лицу, их носы почти соприкасались.

— Ты взяла тело очень удивительной леди, Мандрагора, и заперла себя в ее разуме, распространяясь в ее синапсы и все остальное. Беда в том, что синапсы ее подводят. Каждый день нейроны и синапсы в ее коре головного мозга атрофируются. А ты ускоряешь процесс в своей спешке акклиматизироваться и, к сожалению, ты уже слабеешь. Я хочу сказать, ты не можешь вспомнить слова — это прикосновение наступающей парафазии. Нетвердо стоишь на ногах? Ну, думаю, это апраксия. Височная доля и теменная доля слабеют.

— Ты… ты в чем-то… схитрил… ты обманул меня…

— Ну, да, думаю, обманул. И чем больше ты с этим борешься, тем больше энергии Мандрагоры тратишь, чтобы починить эти части мозга и тем больше теряешь их сама, потому что у этой дамы Альцгеймер, и это не лечится, даже тобой.

— Тогда я, знаешь ли, изменюсь… перемещусь, поменяюсь телами с… Я…

— Да? Что? Что ты сделаешь? Ну же, скажи мне.

Донна присоединилась.

— Или ты могла бы нам рассказать о звездах, о всех этих чудесных созвездиях, обо всем, что знает Нетти. Скажи нам, где Собачья звезда? Или как найти Большую Медведицу. В каком направлении я увижу Венеру в это время года?

Уилф схватил Донну за руку.

— Прекрати, Донна, ты сбиваешь ее с толку.

— В этом и мысль, — сказала она ему. — Вот зачем Доктор это делает, ускоряет замешательство.

— Но Нетти… ты делаешь Нетти больно!

Уилф не мог пошевелиться. Он знал, что Донна и Доктор знали, что делали, но от этого не переставал хотеть, чтобы они перестали. Хотеть сделать что-то, кроме того, чтобы так использовать и злоупотреблять Нетти. Но он не делал. Потому что, как он однажды прочитал в газете в колонке с советами, «иногда величайшее благо может придти из самой малой боли». На самом деле в ней, наверное, говорилось «жизнь полна напастей», но он решил интерпретировать ее так.

Он просто ненавидел это.

На одну крошечную-крошечную секунду он почти ненавидел Доктора и Донну за то, что они делали это так… легко.

Затем он принял решение.

— Когда начнут падать звезды, — начал он тихо петь, — О, Боже! Что за утро. О, Боже! Что за утро… — его голос слегка надломился, он откашлялся и начал снова. — Когда начнут падать звезды — о, Боже! Что за утро! О Боже! Что за утро. Когда начнут падать звезды…

Осторожно и тихо отозвался голос Нетти.

— О, грешник, что будешь ты делать, когда начнут падать звезды… о, Боже! Что за утро…

Уилф потянулся к ее руке и взял ее, пытаясь в это время спрятать свои слезы.

В этот раз Доктор не отстранил его. Уилф начал медленные спотыкающиеся танцевальные шаги с Нетти, и оба они тихо пели вместе песню, которую она так любила.

Доктор отвел ее немного назад.

— Теперь все зависит от твоего дедушки, — прошептал он.

— Ты помнишь, где мы впервые услышали эту песню? — сказал Уилф Нетти, когда они танцевали. — Кто ее пел? Как звали человека, который принес нам ужин? Ты помнишь машину, серебряную и сияющую? А когда ты в первый раз водила Роллс-ройс? А что я сказал в конце, когда мы ехали по улицам и смотрели в то чистое, прекрасное небо? А помнишь…

— Я… Я не могу… Не помню… Я Мандр… Мандрагора… Я буду управлять вселенной… как-нибудь… Я не могу…

— Ты — Генриетта Гудхарт, — мягко сказал Уилф. — И ты больна, так ужасно, ужасно больна, и я так боюсь, что потеряю тебя, и я не хочу тебя потерять. Пожалуйста, останься.

— Уилфред?

Доктор и Донна сейчас же оживились, когда Нетти произнесла его имя.

— Ты Уилфред… а я — Нетти… нет, я Спираль Мандрагоры, и я… О, Боже! Что за утро…

Уилф крепко прижал ее к себе и обнял сильнее, чем он когда-либо кого-нибудь обнимал с тех пор, как умерла его любимая Эйлин.

— О, грешник, что будешь ты делать, — спел он в ответ.

— Моя голова… Я не понимаю… Я ничего не помню… — Нетти оттолкнула его. — Почему я не могу вспомнить? Это нечестно… Это нечестно! Я ничего не могу вспомнить… Нечестно!