Стивен Уокер - Декалог 1: Загадка

Что-то уткнулось ему в спину.

— Ну что, шустрик, — сказал грубый голос. — Вставай, давай.

Руки нескольких человек потянули его вверх так, что на пиджаке швы затрещали. Перед ним появилось широкое лицо, достойное бухгалтера. Мастер скривился.

— Добрый день, мистер Клементи, — сказал он, увидев, что находится в окружении такого числа гангстеров, что хватило бы на джаз-банд.

Джо Клементи, невысокий толстяк в кремового цвета костюме и шляпе, ответил:

— Не для тебя, Дук. Ты слишком долго вёл дела на моём участке.

— На вашем участке? Простите, я думал, что вы подчиняетесь приказам свыше. Но ведь мистер Капоне, когда нужно сделать грязную работу, всегда в Майами. Как это удобно.

Кулак врезал ему по зубам.

— Прикончите его снаружи, — проворчал Клементи.

— Мистер Клементи, — прохрипел Мастер опухшими губами, — такой проницательный человек как вы никогда не откажется от такой возможности.

— Не верь ему, Джо, — крикнула Марджи.

Клементи протёр потную шею чёрным платком:

— Приказов дешёвых девок я тоже не слушаюсь, дорогуша.

— Как хотите, — она стояла возле стенда с тектитом и небрежно вертела в руках браслет. — Мне всё равно, что вы с ним сделаете.

— Тогда пеняй на себя, — сказал Мастер и посмотрел в глаза Клементи. — Подумайте о том, что я могу вам предложить.

Джо Клементи стоял неподвижно.

— Такой человек, как вы, не должен быть одной из марионеток Капоне.

Голос Мастера источал мёд, как это было уже тысячи раз с предыдущими жертвами. Но главная роль была у его взгляда:

— Думаете, Капоне долго продержится? Я дам ему не больше двух лет. А вы не такой, Джо. Выслушайте меня, и получите больше власти, чем когда-либо мечтали. Всю Америку у ваших ног. Деньги, женщины… одежда. Просто выслушайте меня, Джо Клементи. Выслушайте… И сделайте то, что я скажу… — он запнулся, услышав тихий смех Марджи.

Посмотрев на тектит, он почувствовал, как что-то давит на его череп изнутри. Его глаза говорили сами с собой. Это было бесполезно. Его дар внушения пропал.

— Выведите его и пристрелите, — сказал Клементи.

Гангстеры взяли Мастера за руки, но он вырвался. Он врезался в Клементи, толкнув его на Марджи. Все вместе, втроём, они упали, и девушка ударилась головой о стенд.

Мастер тут же вскочил и опрокинул другой стенд, взорвавшийся осколками стекла и обломками деревянной рамы. Его преследователи не могли похвастаться такой же ловкостью. Пока они добежали до дверей в галерею, он уже был на полпути вниз.

Снаружи дождь лил как из ведра, землю не было видно под брызгами. Мастер остановился и опёрся на огромную статую Линкольна. Клементи был не дурак: один из его гангстеров сидел в «Бьюике» Мастера.

Мастер, пригнувшись, спустился по боковой лестнице и побежал под ливнем в парк. Вода стекала с полей его шляпы ему за шиворот, его сердца тяжело стучали. Он не разбирая дороги пробирался через грязь между прогнувшимися под дождём кустами. Хэвури-ссс-Кэзцим его проклял — не беда, он был проклят с самого рождения. Проповедник Благодати простила его — это было хуже, ему не были нужны ничьи молитвы. Так же, как и надменные лекции Доктора. У него не было ни империи, ни власти, ни ТАРДИС, на которой можно было бы сбежать. Скоро (когда?) его корабль вернётся, принеся с собой Армагеддон.

Наконец, он добежал до дальнего края парка и повис на перилах, глотая сырой воздух. Его энергия покидала его. Дождь казался потоком игл. Промокший до нитки, он вышел из парка и побрёл по безлюдному тротуару. Напряжение в голове было немилосердное. По обеим сторонам улицы нависали высокие серые дома. Вверх по зданиям поднимались зигзагами пожарные лестницы. Он начал дрожать. С Доктором такое бы никогда не случилось. Доктор взял бы с собой зонт.

Он прислонился к перилам, которые вели к большому зданию. У него ещё были деньги. Тридцать долларов, украденных у продажного полицейского. Он как-нибудь выкрутится. Он услышал за спиной шлёпанье чьих-то шагов. Резкая боль от удара по затылку заглушила постоянный стук в голове. Его прижали к перилам, и чьи-то грубые руки рылись в его карманах. Он почувствовал, что у него забрали бумажник и часы. Затем на него нахлынула тошнота. Грабитель убежал куда-то в ночь, а Мастер, потеряв сознание, растянулся на ступенях. Лёжа под проливным дождём, он сжимал в руке серебряный браслет, как утопающий сжимает соломинку.

Свеча не загоралась. Её чёрный фитиль упрямо оставался холодным, как бы Мастер ни пытался сосредоточиться. Это был старый фокус — зажечь свечу мыслью. Что-то вроде теста, который галлифрейские адепты телегностических дисциплин проводили после лекций. Пока что, как и любая другая дисциплина, она не поддавалась из-за болевшей головы. Всё было неопределённо. Он отвернулся от алтаря, решив оставить свечи в покое ради спокойствия отца Шеррина. Он вздрогнул и побрёл из придела церкви обратно в спальню, где лёг и ещё целый час молча размышлял о своей головной боли.

Другие жители Мишн Холла старались не пересекаться с ним. Ему льстило, что они его боятся. Отец Шеррин разрешил ему остаться частично из любопытства, а частично потому, что Мастер умел готовить суп лучше, чем кто-либо когда-либо забредавший сюда. «Чудо репы и двух морковок», так называл его отец Шеррин, закрывая глаза (или не замечая) на пропажу бутылки вина для причащения.

— Я слыхал о том, что на крыльце оставляют младенцев, — сказал священник, — но ты, мой друг, подарок совсем иного рода. Тем не менее, я очень рад. Что-то мне подсказывает, что ты — человек очень преданный, правда, я не знаю, чему именно ты предан. Выполнение обета молчания требует большой уверенности в вере.

Уверенность! Мастер повернулся на своём бугристом матрасе и накрылся одеялом с головой. В этом шерстяном домике он вертел в руках браслет. Уже четыре дня ни единого произнесённого слова. Лишь очистка разума. Это была простая часть дисциплины.

И последователь должен выполнять простые задания по проявлению доброты к своим товарищам.

Поэтому он готовил суп и мысленно проговаривал бесконечные мантры, помешивая огромный котёл. Но ничего не прояснялось. Никаких признаков того, что его ищут. Никаких признаков украденных у него ТАРДИС, кошелька и часов. И никакого конца ноющей боли в голове, которая исходила от лежащего в пыльном музее камня, который он считал Богом. Бессмыслица.

Провернуть серебряный браслет. Помешать жирный котёл. Слишком долго. Чем больше он искал, тем меньше он знал. Всё было неясно.

Может быть, суп не тот? Может быть, сделать консоме?

В семь часов, после вечерней молитвы, пришёл отец Шеррин, здоровый, как футбольный полузащитник, и уселся на конце матраса Мастера. Его добродушное лицо было усталым, а когда он раскрыл свои большие ладони, оказалось, что они красные и в мозолях. Ему хотелось поговорить, словно его молчаливый гость был своего рода исповедником.