Тимоти Мэдден - Запредельник

Доктор одобрительно кивнул.

— Впоследствии наши пути никогда не пересекались. Но я тоже стала запредельником. Вы можете себе представить, что я должна была ощущать, когда, прилетев для ремонта, вдруг узнала, что он тоже был на Красном Утесе. Он был там. Был! Я чувствовала себя школьницей, перед которой поставили задачу, доступную пониманию взрослой женщины. Сначала я не хотела, а потом решила послать все к черту.

Перед ее мысленным взором возник образ голубоглазого Маккензи, угрюмо сидевшего в душной темноте клуба «Эль Хамбра».

— Он казался несколько мрачным, но, после того как я предложила ему угостить меня выпивкой, он заметно расслабился и был вполне естествен, а это только усиливало его привлекательность. Мы пили и говорили и напились в конце концов… как и подобает настоящим братьям по оружию. Я прекрасно выглядела, должна честно сказать. Потом я почувствовала, что его тоже тянет ко мне… как к женщине… и тут я поняла, что должна была чувствовать Золушка. Я и боялась и была на вершине счастья одновременно. Возможно, до меня снизошел настоящий живой полубог. До меня, Светлы Стоковик. Какая милость, уготованная мне судьбой!

— И тогда вы почувствовали себя более сильной и значимой? — перебил ее доктор Фронто.

Она секунду подумала, а потом рассмеялась.

— Вы дьявол, доктор. Да. Я почувствовала себя сильнее, наверное, но не сильнее любой другой женщины, которая вдруг доказывает сама себе, что может возбудить мужчину, выше ее по положению. Но, бесспорно, я была очень довольна собой. Это было основным моим чувством. Но Маккензи спутал мне все карты, как он частенько любит делать. Я думала, что после того, как он добьется от меня всего, что ему было нужно, он подыщет какой-нибудь благовидный предлог и уйдет. Таким образом все прекратится. Я даже надеялась на такой исход, потому что чувствовала себя эмоционально истощенной и измученной. Я наконец-то сорвала с него маску этого полубога и увидела его ничем не прикрытую сущность, такую же, как и у любого другого мужчины. Такую же, как и у О-Седо.

Но на следующее утро он был вновь нежен и заботлив. Он ухаживал за мной, купал меня и даже массировал мне спину, пока я дремала. Позднее он заставил меня нарядиться к ужину, и, когда мы вошли в ресторан, я была голодна как волк. Он знал, что мне было нужно, абсолютно точно чувствовал, что должен был сделать. И он, не переставая смотрел на меня своими такими беззащитными глазами. Это меня глубоко тронуло.

Светла замолчала. Она постоянно заставляла себя забыть это, когда они расстались. Сейчас, когда она вновь вернулась к горьким и в то же время неизъяснимо прекрасным мгновениям, ее сознание наполнила печаль. На той поре лежала печать обреченности.

— Потом, на третью ночь, он рассказал мне, что произошло на «Синклере», старом корабле, который ему пришлось обследовать. Все находившиеся на борту сгорели заживо, в том числе и младенцы в родильном отделении. Я до сих пор ясно вижу выражение ужаса и отчаяния, застывшие на его лице, когда он рассказывал мне об увиденном.

Она обхватила себя руками и уставилась на пол.

— В любом случае, на эту третью ночь он поделился со мной своими тревогами и неуверенностью, царившей в его душе, он объяснил мне, как увиденное заставило его усомниться в смысле человеческой жизни. Он боялся, что я перестану его после этого уважать. Ха! Совершенно в его стиле! Как будто он не догадывался, что сама мысль о том, что его угнетали такие же сомнения, как и любого другого запредельника, еще больше возвышало его в моих глазах. Он превратился в своего рода Геракла или Одиссея, во всяком случае, вырос до размеров мифического героя в моем сознании, потому что он поделился со мной, как с равной, своими секретами.

Я была настолько потрясена, что ничего не могла сказать в ответ. И мы снова занимались любовью, потому что мне очень хотелось утешить его. Но позже, когда мы отдыхали в объятиях друг друга, я поняла, что пропала. Он обязательно захотел бы потом жениться и завести детей, и я не смогла бы ему отказать. А потом рано или поздно он узнал бы о моем бесправном положении и возненавидел бы меня за то, что я его соблазнила.

Я поднялась до зари, собрала вещи и бегом побежала на станцию. К счастью, мой корабль оказался готов к вылету, и я отправилась в Запределье снова, чтобы похоронить себя там навсегда.

Доктор Фронто наклонился вперед и улыбнулся:

— Ага! Теперь, мне кажется, я понимаю, почему вы считаете, что Маккензи не такой, как все. Но что вы можете сказать о ваших любовных утехах вчера в гроте? Расскажите о них.

Она долго молчала, воскрешая в памяти события вчерашнего дня.

— Я не знаю, как смогу объяснить это. Это, наверное, глупо, потому что теперь кажется, что все это было в сказке. Но когда я подчинилась его воле, сдалась, я почувствовала, что сливаюсь с гротом, отождествляясь с бесчисленным количеством актов любви, которые уже имели там место прежде. Ощущение полноты происходящего испугало меня. Оно как бы пыталось подчинить себе мою личность, и я сосредоточилась на Маккензи, как источнике спасения.

Но потом то же самое я почувствовала и в нем, только теперь куда более сильнее. И вновь само собой возникло чувство растворения. Оно принесло с собой мгновение… я стала… — Она снова надолго задумалась. — Я не могу объяснить дальнейшее. Мне кажется, в том гроте действуют какие-то потусторонние силы.

По ее щекам заструились слезы смущения.

Доктор Фронто поставил локти на стол и, сложив ладони, словно в молитве, опустил глаза. Они долго сидели неподвижно. Кабинет был весь наполнен тишиной, и Светла могла слышать, как потрескивали, сгорая, свечи, окружавшие икону. Наконец доктор нарушил тишину:

— Маккензи знает о вашей так называемой униженности и бесправности. Но он совершенно не презирает вас за это, так же как и вы не презираете его за чувства, испытанные на «Синклере». Вы понимаете? Вы перестали заниматься самоистязанием и слились воедино с другим человеческим существом, разве это не так?

— Не знаю… Наверное, это действительно так. Но, с другой стороны, когда свежесть чувств сменяет привычка… — Она вдруг почувствовала, что не может продолжать.

— Неужели так ужасно быть чьей-то женой и носить под сердцем ребенка? — перебил ее доктор.

Она была застигнута врасплох этим вопросом. Какое он имел отношение к предмету их беседы?

— Я не знаю, — резко ответила она. — Я не слишком-то задумывалась над этим. — Она вновь взглянула в грустные глаза лика на иконе. — Эта мысль пугает меня.

— Но почему? Неужели то, что вы — запредельник, полностью удовлетворяет все ваши потребности как женщины?

Она упрямо покачала головой.

— Не знаю. Перестаньте провоцировать меня. Может быть, я не способна нести такую ответственность. Я слишком долго была запредельником.