Никита Баранов - Седна

— Что? Ну? У тебя есть ровно десять секунд, чтобы произнести свои прощальные слова.

— Подожди, подожди! Я запуталась!

— Девять, восемь, семь…

— Да подожди ты! Как можно вот так запросто убивать людей?!

— Шесть, пять, четыре…

— Остановись! Я сделаю всё, что ты скажешь! — завопила Лейла изо всех сил. — Нет!

— Три, две, одна…

— Я запуталась! Помоги мне!

— Бог поможет, — мрачно ответил Громов, с особым усердием вонзая лезвие ножа в горло девушки. Из перерезанных артерий фонтаном забила кровь, обливая собой бывшего командора с ног до головы. Когда тело, всё ещё бьющееся в конвульсиях, упало на холодный кафельный пол, Александр смачно на него плюнул, и, развернувшись, зашагал прочь.

Бывший командор покинул туалет не сразу. Он ещё несколько минут сидел над телом убитой федералки, размышляя о том, чего он хочет на самом деле. Неужели мести? Месть… такое низменное желание, ради которого порою рушатся мечты многих миллионов людей. Получил ли Александр удовлетворение от содеянного? Нет. Возможно, только лишь облегчение от выполнения поставленной задачи.

Решив не забивать голову философскими мыслями, Громов вышел из туалета и сразу же столкнулся с разыскивающим его пилотом.

— Саша, вот ты где! — облегчённо вздохнул Ник, кладя руку на плечо бывшего командора, каким-то чудом не заметив множество кровавых пятен на теле Громова. — Лейла была с тобой. Где она?

Александр небрежным движением смахнул со своего плеча руку пилота, брезгливо ответил:

— Это зависит от того, как она вела себя при жизни.

И, сохраняя обычный для него пафосный настрой с высокомерным выражением лица, он направился к помещению, в котором сокрылся от команды Блехер, крепко сжимая в руках окровавленный клинок.

— Так! — воскликнул Ник. — Что это значит?!

— Она нас предала. Эта стерва всё ещё была на привязи ублюдка командора. Я сам слышал, как она с ним только что переговаривалась.

Пилот, задумчиво проведя рукой по коротким волосам, скомандовал:

— Все на крышу, живо.

— Ник, — взяла слово Седна, намереваясь вновь закатить истерику.

— Я сказал, живо! — рявкнул капитан, после чего перевёл взгляд на Громова. — А мы с тобой убьём Блехера.

Седна кричала. Седна вопила. Седна царапалась и вырывалась из рук наёмников, когда те тащили её к лифту. Пилот даже не обернулся, чтобы не смотреть в глаза, которые он так сильно полюбил.

— Я тебя ненавижу! — проорала возлюбленная Ника перед тем, как двери лифта сомкнулись.

— Закончим начатое, — произнёс бывший командор. — Только мы и он. У нас обоих к нему старые счёты, верно?

— Вернее некуда, — кивнул пилот. — А теперь отойди-ка в сторону…

Айзек, перевернув стол и соорудив из него некое подобие укрытия, присел за ним и проверил боезапас пистолета: оставалось лишь половина магазина. «Мне и этого хватит», — решил командор, приготовившись к обороне.

Сколь не прочна была баррикада в виде шкафа, закрывающего дверной проём, она не смогла выдержать даже микроскопической части силы Шедоу, которую Ник позволил себе выпустить на свободу. Мощный луч тьмы врезался в дверь, расплавив на месте и её саму, и стоящий за ней шкаф. Следом в помещение ворвался сам пилот, на ходу открывая огонь по укрытию Блехера.

Но что-то пошло не так. Ник опоздал, возможно всего на долю секунды, но всё же опоздал. Несколько пуль прошлись по его груди, а ещё одна плотно засела в левом плече, вызывая адскую боль. Пилот мгновенно отлетел в сторону, и, свалившись на пол, протяжно зашипел.

Только командор решил позлорадствовать, как в дверном проёме показался Громов. Автоматная очередь насквозь прошила укрытие, заставив кричать Блехера от впившихся в его плоть свинцовых пилюль. Александр, не медля, подбежал к обезоруженному Айзеку и с присущей ему злобой врезался в его живот подошвой тяжёлого армейского ботинка. Командор зажмурился и согнулся в три погибели, не в силах даже продолжать кричать.

Громов стоял между двумя ранеными, решая, что ему делать дальше. «Убей, — шептали голоса в голове. — Убей и насладись своим деянием, ведь столь давно ожидаемый момент, наконец, настал! Убей и упейся местью, утоли свою жажду!».

— В тот момент, когда ты меня подставил, Блехер, я тебя безумно ненавидел, — сплюнул бывший командор. — О, как же я мечтал тебя убить! Денно и нощно я представлял, как буду с тобой расправляться. Как буду связывать и усаживать на жёсткий стул, как буду хлестать тебя по лицу приказами на моё увольнение… как же приятны были те мечты.

— Саша, — шёпотом произнёс всё ещё лежащий на полу Ник. — Помоги мне…

— Со временем жажда стала угасать, но желание всё ещё присутствовало и оставалось приоритетным. Всё то время, что я провёл на Дирт Пуле, я желал тебя уничтожить. Желал, но не жаждал.

— Ну, так давай, — прошипел Айзек. — Чего же ты ждёшь? Мы всё равно все уже покойники…

— И вот, когда пришло время расплаты — я не чувствую удовлетворения. Я одновременно хочу и не могу тебя убить, хоть ты и порядочная сволочь. Может, совесть проснулась?..

— Катись ты к чёрту со своей философией!

— Я не религиозный человек. Но кроме фразы «Бог тебе судья» ничего в голову не приходит. Понимаешь? Не понимаешь. Я оставлю тебя в живых, Блехер, и раз уж ты сам утверждаешь, что мы все — покойники, то и смысла в твоей преждевременной смерти я не вижу. Радуйся, я оставляю тебе шанс встретить рассвет.

Александр повернулся к Нику:

— Ты как, кэп?

— А по мне не видно?! Помоги мне встать…

Только Громов сделал шаг, как позади него раздался выстрел. Бывший командор остановился, остановив непонимающий взгляд на лежащем в углу пилоте. Через несколько мгновений из уголков губ потекли тоненькие ниточки крови, и тело Александра, уже бездушное, бесформенным мешком свалилось на холодный пол.

Позади него, держа под прицелом Ника, стоял вполне живой и здоровый Айзек. Он смахнул со своего камзола налипшую пыль, и, улыбнувшись, произнёс:

— Я никогда не снимаю бронежилет. Даже когда сплю. Можно я буду называть тебя «объектом»?

— Можно, я буду называть тебя ублюдком? — держась за истекающее кровью плечо, парировал Ник.

— Но-но, молодой человек! Умей проигрывать. Ты ведь понимаешь, что это всего лишь игра, верно? Просто игра на фоне крупномасштабной смертельной кампании. И нам её не пережить.

— Ты никогда не задумывался о том, чего боишься? А, Блехер?

— Я? Ну… да, пожалуй, задумывался. Я не боюсь ничего.

— Ложь. Боятся все. У каждого есть хоть небольшой страх, который все стараются не выносить на всеобщее обозрение.

— Я не обязан перед тобой отчитываться. И лгать мне незачем. Я не боюсь ничего, именно потому умру счастливым, — голос командора едва заметно дрогнул.