Джеймс Кори - Война Калибана

Амос дважды согнул и разогнул колено, проверяя, что в нем цепляет.

— Ничего страшного. Ну-ка, выпрями его. Вот так.

Амос обхватил лодыжку Пракса одной рукой, другой взялся за раму койки и медленно, неуклонно стал тянуть. В суставе расцвела боль, потом в глубине что-то влажно щелкнуло, и возникло тошнотворное ощущение, что сухожилия трутся о кость.

— Ну вот, — сказал механик. — Когда снова станем разгоняться, пристрой ногу поудобнее. Еще один вывих — и придется менять коленную чашечку, понял?

— Понял, — ответил Пракс и начал подниматься.

— Я чертовски извиняюсь, док. — Амос опять толкнул его на койку. — То есть у тебя был паршивый день и все такое… Но ты ж понимаешь…

Пракс нахмурился. Все мышцы лица ныли.

— Что такое?

— Вся эта чушь про тебя и малышку. Это же просто чушь, верно?

— Конечно, — сказал Пракс.

— Потому как, знаешь, иногда случается такое, о чем и не думал. Выдался тяжелый день, сорвался, знаешь? Или напился там. Мне, знаешь, по пьянке случалось такого натворить, что потом и сам не вспомню. — Амос улыбнулся. — Я к тому, что, если там есть хоть частица правды, хотя бы и здорово преувеличенная, нам лучше сразу знать, понимаешь?

— Я никогда не делал ничего из того, о чем она рассказывает.

— Мне можно сказать правду, док. Я пойму. Мужчина может сорваться. Это еще не значит, что он мерзавец.

Пракс оттолкнул руку механика и рывком сел. Колено почти прошло.

— Нет, — сказал он, — значит. Значит, что он мерзавец.

Амос расслабился, улыбка неуловимо изменилась.

— Ладно, док. Говорю же — извиняюсь. Просто должен был спросить.

— Все нормально, — пробормотал Пракс, вставая.

Сначала казалось, что колено подломится, но оно выдержало. Пракс сделал осторожный шажок, за ним второй. Получилось. Он направился к камбузу, но разговор был еще не кончен.

— А если бы я и вправду делал такие вещи, ты бы счел это нормальным?

— А вот те хрен! — буркнул Амос и хлопнул ботаника по плечу. — Я бы свернул тебе шею и вышвырнул вон из шлюза.

— А-а, — протянул Пракс, чувствуя, как потихоньку тает ком в груди, — спасибо.

— Всегда пожалуйста.

Они нашли остальную троицу уже на камбузе, но за столом все равно было пустовато. Наоми с Алексом сидели друг против друга и выглядели далеко не такими помятыми, как Пракс. Холден повернулся к ним, держа в каждой руке по миске из штампованного пластика. Бурая жижа в них пахла горячей землей и вареными листьями. Едва аромат коснулся ноздрей Пракса, в ботанике проснулся голодный волк.

— Чечевичного супа? — предложил Холден, когда они с Амосом расселись по сторонам от пилота.

— С превеликим удовольствием, — ответил Пракс.

— А мне просто тюбик бурды, — попросил Амос. — От чечевицы живот пучит. Думаю, никому не понравится, если при очередной перегрузке у меня брюхо лопнет.

Холден поставил перед Праксом миску и протянул Амосу белый тюбик с черным пластмассовым соском, а сам сел рядом с Наоми. Они не касались друг друга плечами, но связь между этим двоими чувствовалась и так. Пракс задумался: не захочет ли когда-нибудь Мэй, чтобы он помирился с Николой? Теперь это стало невозможным.

— Ну, Алекс, — обратился к пилоту Холден, — что у нас?

— Что и раньше, — ответил Алекс, — шесть истребителей мчатся к нам на всех парах. За ними гонится такая же стайка, а с другой стороны от нас понемногу удаляется гоночная шлюпка.

— Постойте, — не понял Пракс, — как так — удаляется?

— Они должны приладиться к нашему курсу. Разворот уже завершили, а теперь уравнивают скорость.

Пракс прикрыл глаза, мысленно рисуя векторы.

— Мы, значит, почти на месте?

— Почти, — ответил Алекс. — Еще часов восемнадцать-двадцать.

— И как пойдет игра? Земные корабли нас догонят?

— Еще как догонят, — признал Алекс, — но раньше мы встретимся с той шлюпкой. На четверо суток раньше.

Пракс сунул в рот ложку супа. Вкус был не хуже запаха. В чечевице плавали темно-зеленые листья. Он ложкой развернул один, присмотрелся. Кажется, шпинат. Черенок не совсем такой, но, в конце концов, его же проварили…

— Откуда нам знать, что это не ловушка? — спросил Амос.

— А мы и не знаем, — ответил ему Холден, — но я не вижу, как она могла бы сработать.

— Может, они хотят взять нас живыми? — предположила Наоми. — Мы ведь собираемся открыть шлюз высокопоставленной персоне из земного правительства.

— Она и вправду та, кем назвалась? — спросил Пракс.

— Похоже на то, — сказал Холден.

Алекс поднял руку.

— Знаете, если выбирать между старушкой из ООН и шестеркой истребителей, я предпочитаю почаевничать, чем подставлять зад под выстрелы.

— Вроде бы менять планы уже поздновато, — заметила Наоми, — но мне чертовски не по себе, когда Земля спасает меня от Земли.

— Ни одна структура не может быть монолитной, — вмешался Пракс. — Между астерами, марсианами и землянами меньше генетических различий, чем внутри каждой популяции. Теория эволюции предсказывает разделение в структуре группы и альянс с членами других групп. То же самое наблюдается у папоротников.

— У папоротников? — переспросила Наоми.

— Папоротники бывают весьма агрессивными.

Разговор прервали три тихих звонка, похожих на звон колокольчика.

— Доедайте-ка лучше, — посоветовал Алекс. — Пятнадцатиминутное предупреждение.

Амос шумно высосал тюбик, съежившийся у него в руке. Пракс отложил ложку и поднял миску к губам, чтобы не потерять ни капли. Холден тоже допил суп через край и начал собирать пустые миски.

— Если кому в гальюн, сейчас самое время, — посоветовал он. — В следующий раз поговорим через…

— Восемь часов, — подсказал Алекс.

— Через восемь часов, — повторил Холден.

У Пракса сжалось в груди. Еще один тур сокрушающей перегрузки; часы на иголках, которые втыкала в него койка, поддерживая ослабевший обмен веществ, — это представлялось адом. Он встал из-за стола, кивнул всем и вернулся в каюту. Колену заметно полегчало, и была надежда, что ему не станет хуже до следующего подъема. Прозвенело десятиминутное предупреждение. Пракс лег в амортизатор, постарался идеально расположить тело и стал ждать. Ожидание…

Он перевернулся и достал ручной терминал. Семь новых сообщений. Два со словами поддержки, три бранных, одно адресовано не ему, и еще оповещение о состоянии счета. Он не стал читать, а сразу включил камеру.

— Никола, — заговорил он, — я не знаю, чего они тебе наболтали. Не знаю, что ты на самом деле думаешь о том, что сказала. Но я знаю, что ни разу не коснулся тебя в гневе, даже под конец. И если ты действительно боялась меня, я не понимаю причины. Мэй я люблю больше всего на свете. Я скорее умру, чем позволю кому-нибудь ее обидеть. А теперь половина Солнечной системы думает, что я ее мучил…