Иван Беров - Прибытие на Марс

Не стоило долго думать, чтобы понять – этот противник не по зубам даже стальной арматуре.

И вот, приложив все свои силы, Алик сделал невероятный прыжок вверх в надежде уйти от голодного и страшного обитателя глубин протоплазмы. Вот его вновь целые и цепкие пальцы схватились за висящий стальной трос. Ловкий и сильный рывок вверх, подобно гигантскому прыжку, и Алексей уже в пятидесяти метрах от головы почти прорвавшего ярко-голубую завесу протоплазмы чудовища.

Последнее что увидел Штерн – это то, как страшная огромная голова прорвалась сквозь столб протоплазмы и молниеносным движением настигла карабкающегося по тросу человека. Трос тряхнуло, а затем он натянулся. Крюк-захват явно не выдержал нагрузки и оторвался от каменной стены. Опасаясь скорости и голода монстра, Штерн оторвал висевшую на поясе плутониевую гранату и стандартным движением руки направил её вниз, прямо на голову страшного чудовища.

Проносящийся в недрах кремниевых и германиевых микросхем отсчет времени подстегнул робота к более интенсивным действиям, и синтетический человек, подобно Алексею, применил тактику переменных прыжков, опираясь на выступавшие в каменных стенах шахты неровности.

Синтетическое тело явно прибавило в весе, несмотря на все законы машиностроения и наноэлектроники. Штерн стал тяжелее после небольшого контакта с океаном протоплазмы. Его тело то и дело пронзали странные периодические токовые импульсы. Вот уже остались считанные пятьдесят метров до поверхности: всего пара хороших прыжков, и он на свободе. А потом – телепортация к Ридлоку и подготовка к новой экспедиции.

Еле-еле хватаясь за выступ камня и железного ограждения, Штерн перевалил свое грузное тело через ограждающий провал шахты барьер.

К нему тут же подбежал Ковалевский с бледным лицом и остекленевшими глазами.

– Что там у вас произошло? – куратор тормошил потрескавшуюся пластиковую голову робота в надежде получить поскорее ответы. – Я слышал грохот, выстрелы и взрывы!

При слове «взрыв» Синтетический человек из последних энергетических ресурсов поднялся и поспешил, прихрамывая, к вездеходу.

– Быстро! – только и смог проговорить робот, заводя топливные двигатели вездехода.

Ковалевский слепо залез в кабину и плотно захлопнул за собой дверь. Штерн не развалился – это было главное; назойливого инженеришки, всюду сующего свой нос, тоже нет – уже великолепно, но где канистра с образцом и почему такая спешка? Вопросы просто распирали Ковалевского.

Но Штерну было не до разговоров. Он резко рванул переключатель скорости, и гусеничный вездеход сорвался с места с быстротой молнии.

Ковалевского не на шутку обеспокоило поведение искусственного человека. Экспедиция на эту планету была далеко не первой для него и Штерна. Синтетические люди всегда славились своей железной волей и выдержкой, а самое главное – стремлением выполнить любой приказ командира. И случаев, когда робот вел себя словно провинившийся школьник, не было.

Лев Ковалевский прожил огромную жизнь, и ему доводилось видеть причину столь необычного поведения. Лев Ковалевский знал, что жизнь – такая штука, в которой события идут не всегда так, как хочется, а иногда ты даже не в состоянии что-либо сделать. И тогда в людях появляется то противоречивое чувство, которого всегда нужно опасаться. Для одних людей – это стимул, побуждение к действиям, для других – смерть. И как ни стараешься избегать этого – не получается, так как это чувство изначально заложено в человеке. И имя ему – страх.

– Да что с тобой! – выкрикнул Ковалевский. Его голос дрожал, а лицо было бледным. Еще никогда ни одному человеку не доводилось увидеть робота, сделанного по заказу Министерства обороны, который бы испытывал чувство страха. Ковалевский прекрасно понимал, что, несмотря на абсурд ситуации, Штерн увидел что-то неописуемо страшное. Возможно, на искусственное сознание оказало своё пагубное действие протоплазма – Ковалевский не знал этого. Ему было известно только одно: больше одного человека уже бесследно исчезли, девять человек точно мертвы, образца до сих пор нет. И Ковалевский как ответственный за всё это мероприятие перед Ридлоком, платившим деньги, непременно хотел узнать в мельчайших подробностях обо всех событиях, которые произошли внизу.

Куратор долго и пристально вглядывался в отраженные в зеркале холодные водянистые глаза, надеясь найти хоть какую-нибудь подсказку или намек.

Однако робот был немногословен, но он и не молчал:

– Граната, – коротко бросил Штерн, когда до кульминации со взрывом оставались считанные секунды.

Ковалевского передернуло так, словно через него пропустили несколько сот вольт.

– Какая граната?! – Ковалевский был готов услышать что угодно, но не слово о гранате.

– Плутониевая, – Штерн был, наоборот, спокоен. Он себя чувствовал как на стандартных армейских семинарах по взрывчатым веществам. Лев Ковалевский тоже прекрасно понимал, что представляет собой такого рода оружие. Его взгляд словно застыл на месте. О влюбленной парочке, что должна была вот-вот взорваться, куратор даже и не вспоминал.

– С двухминутным таймером, – спокойно продолжал андроид, видя замешательство в глазах Льва. – Я обнаружил новую форму жизни, – Штерн не хотел рассказывать обо всем произошедшем, но основную информацию он не мог удержать: собственные программы не позволяли. – Точнее, несколько новых жизненных форм.

Ковалевский был просто в шоке: такого поворота событий даже он не мог ожидать.

– Да ты что говоришь?! Ты… ржавый… – куратора просто душило от собственной злости и наглости Штерна. Кулаки куратора сжались с такой силой, что на ладонях остались кровавые следы от ногтей.

«Надо же, шедевр всех военных разработок испугался жизненных инопланетных форм», – эта мысль больше всего приводила в бешенство Ковалевского. Еще чуть-чуть, и…

Мощный импульс, раздавшийся из-под земли, и страшный грохот сзади – последствия взрыва плутониевой гранаты – заставили человека и его вечного помощника, робота, оглянуться назад.

Сквозь матовые стекла вездехода взору Ковалевского открылась картина черных как уголь, проваливающихся пластин почвы. Огромные куски твердой земли плавно уходили вниз, словно растворялись в черной бездне. А гигантские облака кремовой, как кофе с молоком, пыли, имевшей слегка бордовый оттенок на фоне ярко-красного неба, сопровождали этот процесс ускоренной эволюции ландшафта.

Всё напоминало страшный кошмарный сон. Сон, который происходил наяву. И даже у Льва Ковалевского стало неспокойно на душе, когда он только представил, что несколько человек волей Штерна оказались в самом эпицентре этого кошмара. Куратор посмотрел на спокойного как танк Штерна. Робот, казалось, даже ничего не заметил: обычное дело – уйти от такого взрыва. Но Льву не нравилась та трансформация в поведении Штерна, которой он подвергся.