Мюррей Лейнстер - Туннель времени (сборник)

— Это верно. Я консультировался с мистером Дэбни относительно принципиальных вопросов, но этот аппарат — мое произведение. Я беру на себя всю ответственность за него!

— Поскольку все это записывается, — с любезной иронией вступил в разговор Кохрейн, — мистер Дэбни сможет подробнее углубиться в причины отсутствия у него интереса к этому прибору позже. Сейчас же мы можем продолжить. Мистер Дэбни складывает с себя ответственность за наши действия, в случае если мы не достигнем успеха. Давайте начнем.

И тут же спросил:

— Обсерватория настроена на предполагаемую траекторию полета?

Приглушенный скучающий голос из обсерватории на краю кратера доложил:

— Мы готовы. Видеокамеры и самописцы включены, таймеры настроены на фиксацию времени сигналов автомаяка.

В голосе не было особого энтузиазма. Кохрейну пришлось выложить деньги из собственного кармана, чтобы близлежащая лунная обсерватория согласилась выделить для наблюдения за полетом ракеты телескоп с малым увеличением. В теории эта аварийная петарда должна создать двадцатимильную струю сравнительно долго не затухающего пламени. Крошечный автомаячок на ее носу был настроен так, чтобы через каждые десять секунд посылать микроволновые сигналы. Судя по внешнему впечатлению, можно было счесть всю демонстрацию совершенно бессмысленной.

— Поехали, — скомандовал Кохрейн, с удивлением отметив, что во рту у него внезапно пересохло. Вся эта затея была полным безумием. Продюсер телешоу — вовсе не тот человек, которому положено обнаруживать в маловразумительных научных разработках способы летать к звездам. Неврастеничный зять рекламного магната — совершенно не тот инструмент, при помощи которого должны делаться открытия. Психиатр — абсолютно не подходящая кандидатура на роль провидения, сведшего Джонса — очень молодого физика, не обладающего никакими средствами — с Кохрейном и теми вещами, которые тот готовился осуществить, если только, конечно, эта сомнительная конструкция сработает.

— Джонс, — выдавил Кохрейн, — давайте последуем древней традиции. Пусть Бэбс даст успешное начало этой операции и включит рубильник.

Джонс безмолвно указал куда–то в тень стенки кратера, и Бэбс покорно двинулась к рубильнику.

— Пять, четыре, три, два, один… — увлеченно отсчитывала она.

И опустила ручку рубильника. Полыхнула яркая красная вспышка. Ракета исчезла.

Она исчезла. Никто не видел, чтобы она взлетала. Она просто пропала с того места, где находилась, с внезапностью погасшего света. Хвост ослепительно блестящего малинового пламени протянулся от поверхности Луны вверх. Свет остался. Но сама ракета не столько взлетела, сколько исчезла.

Кохрейн вскинул голову, следя за траекторией подъема ракеты. Он увидел красный искрящийся след, растянувшийся почти до невидимости, превратившись в исключительно тонкую линию. Отдельные пятнышки малинового свечения, составлявшие ее, отстояли друг от друга. Их разделяло такое расстояние, что аварийная петарда совершенно не выполнила своего предназначения создать хорошо видимую полосу света. Приглушенный голос в наушниках решительно спросил:

— Эй! Что вы сделали с этой ракетой?

Остальные не двигались. Они казались совершенно ошеломленными. Как правило, ракеты не имели обыкновения бесследно исчезать сразу же после запуска. По всем ожиданиям, она должна была взмыть в небо с умеренной скоростью, а потом значительно быстрее, чем это произошло бы на Земле, набрать ускорение. Но при этом остаться видимой в течение всего полета, оставив за собой густой красный след. Вместо этого красные искры оказались столь далеко друг от друга, а след столь рассеянным, что увидеть его можно было лишь вблизи того места, откуда ракету послали. Голос из обсерватории еще более решительно произнес:

— Эй! Я нашел след! Вблизи его не видно, но, похоже, он начинается, правда, очень тонкий, примерно в пятидесяти милях от поверхности и оттуда продолжается! Ракета не должна была пройти больше двадцати миль! Что произошло?

— Взгляните на микроволновые сигналы, — раздался в наушниках Кохрейна голос Джонса.

Голос из обсерватории внезапно сдавленно хрюкнул. Это был не один из высокопоставленных астрономов, а кто–то из технической обслуги, согласившийся за плату выполнить абсолютно бессмысленную, на его взгляд, работу.

— Вот сигнал! С ума сойти! Ничто не может двигаться с такой скоростью!

И в наушниках зазвучал ретранслированный сигнал автомаяка с исчезнувшей ракеты. Звук походил на сигналы импульсного радара, начинаясь с низкого воя и за десятые доли секунды поднимаясь на три октавы. На промежуточном «до» — в середине диапазона пианино — происходил моментальный всплеск громкости. Но в тот же миг этот громкий сигнал падал на четыре тона.

— Джонс, какая у нее скорость? — резко спросил Кохрейн.

— Я не могу подсчитать в уме, — очень спокойно отозвался Джонс, — но это гораздо быстрее, чем что–либо может летать сейчас.

Кохрейн подождал следующего сигнала. Десять секунд уже прошло, но его все не было. Когда миновало почти пятнадцать секунд, наконец, послышался гудок. Даже Кохрейн понимал, что это означало! Источник сигнала, который растянул десять секунд временного интервала у источника до пятнадцати у приемника…

Голос из обсерватории завопил:

— С ума сойти! Быть того не может!

Они ждали. Еще пятнадцать секунд. Шестнадцать. Восемнадцать. Двадцать. Раздался писк. Всплеск звука понизился на целую октаву. Аварийная петарда, летящая в нормальных условиях, могла достичь максимальной скорости около двух тысяч футов в секунду. Сейчас она двигалась со скоростью, которая ощутимо приближалась к скорости света. Что было совершенно невозможно. И просто произошло.

Они еще раз услышали сигнал. Мультирецепторный приемник обсерватории давал максимально возможное усиление. Сигнал был отчетливым, но очень слабым. А ракета летела — как впоследствии показали расчеты — со скоростью, равной семи восьмым скорости света. Между плоскими конусами на поверхности и на носу ракеты создавалось силовое поле. Это поле генерировалось не задней поверхностью конуса на аварийной петарде, а перед передней. Оттуда оно возвращалось обратно на Луну, так что вся ракета и ее батареи оказывались в столбчатом напряженном пространстве. А толчок, который должен был послать горящую четырехфутовую петарду в примерно двадцатимильный полет, на самом деле удлинил его до больше чем трех тысяч семисот миль еще прежде, чем красные искры не стали настолько удаленными друг от друга, что отслеживать их дальше стало невозможным, тем самым разогнав ракету до немыслимо близкой к световой скорости.