Сергей Кусков - Телохранитель ее величества: Точка невозврата

Этот режим нужен, просто необходим, без него никак. Ведь если жить все время в ускоренном темпе — сгоришь, и это не лечится. Те, кто так и не выработал его в себе, становятся психами, идиотами, сходят с ума, и утилизация для них — милосердие. Проблема в том, что когда, например, я выбегал из туннеля полосы смерти, где погружался в транс, подобный этому режиму, мои глаза видели окончание туннеля, окончание испытания, тело чувствовало, что я расслабляюсь. И сама нервная система переходила из возбужденного состояния в обычное, транс под действием этих факторов исчезал. Здесь же такого граничного фактора нет — мозг не знает, не видит, когда нужно выйти из ускоренного режима. Нет ни яркого света в конце туннеля, ни окончания двигательных сокращений — ничего, что толкнуло бы его к выходу в нормальный режим. Этот фактор я должен задавать себе, мысленно, каждый раз, и хуже того, делать это на автомате, неосознанно. И в этом заключалась вся гениальность местных методик.

— Новая серия. Готов? — повернулась девушка. Я кивнул, защелкнув на винтовке новый рожок с гранулами. — Поехали!

Да, поехали. Я всегда готов. Я же мужчина, а какой мужчина не любит пострелять? Приклад в плечо, глаз на мушку и на дальний стенд, по которому сейчас начнут проплывать мишени. Да-да, как в школе, ствол и мушка, без электроники. Цели же будут проплывать на скорости, все время возрастающей по мере роста процента попаданий. При резком же уходе статистики в ноль упражнение закончится, условным поражением.

Есть, первая цель, поплыла. Клац — приклад врезался в плечо. Попал, не попал — теперь, в принципе, не важно. Главное стрелять, статистика придет со временем. Быстро стрелять, не отвлекаясь. Вторая, третья цели, четвертая. Клац, клац, клац. Еще и еще. Началось, быстрее пошли. Еще быстрее. На какой-то момент притормозили. Затем вновь ускорились. И так несколько раз. Я водил стволом на микроны, на миллиметры вправо-влево, вверх-вниз, ловя их, и нажимая, и нажимая гашетку. Клац, клац. Клац, клац. Палец же дергался все быстрее и быстрее, быстрее и быстрее… Пока в один миг не застыл в спущенном положении.

— Стоп! — Моя спутница и наставница практической части предмета остановила процесс, вскинув руку. — Сорвался, Хуанито. Коэффициент попадания — сорок один процент. А если бы не смазанная концовка, было бы все шестьдесят! Плохо, Хуан! Плохо! Надо держать себя в руках.

Она осмотрела меня с ног до головы, мое плачевное состояние, и все-таки сжалилась:

— Ладно, перерыв!

И присела, откинувшись на стойку с боеприпасами.

— Уффф! — лаконично воскликнул я, деактивировал оружие и последовал ее примеру, присев и прислонившись к стенке. — Так плохо выгляжу?

Она поджала губки, не ответила.

Мы сидели в «шахте» — достаточно узком и невероятно длинном тоннеле стрельбища. Находились здесь давно и работали постоянно, без перерыва, меняя накаливающиеся иглометы на холодные, которых в местном арсенале, как и в любом другом арсенале корпуса, было предостаточно. Тренировались стрелять из разных позиций — стоя, сидя, лежа. Пока лежа получалось лучше всего, но я не отчаивался.

У меня получалось, сорок один процент попаданий на такой дистанции, на такой скорости и без системы прицеливания?.. Раньше и мечтать о подобном не мог! И от этих мыслей юноша, сидящий во мне, приходил в неописуемый восторг, как раз и позволяющий сидеть здесь, без еды и воды (а пить-то как здесь хочется! Матерь божья! Будто в пустыне сидим!) который час подряд.

— А что лучше для стрельбы, рельсовая винтовка, или линейная? — спросил я, пытаясь отвлечься и поддержать разговор.

Девушка пожала плечами.

— Они разные. И для разного.

Маркиза молчунья, из нее слова не вытянешь. Это я понял уже здесь, и не сразу. Тот день, когда мы гуляли с Хуаном Карлосом, был… Нет слов, чтобы описать степень его исключительности! Она говорит только по делу, сухо, сжато. Практически не сплетничает с девочками и не обсуждает других, что для представительницы ее пола вообще-то странно. В местных клубах по интересам не состоит, в увал «в город» не ходит. И даже учиться пошла на не особо популярное здесь техническое направление. Несмотря на то, что считается в доску своей, со всеми, в том числе с девчонками нашего взвода, держится отстраненно, соблюдает незримую дистанцию. Ну, с чужими ладно, но и с напарницами, с которыми связывает нечто большее, чем просто необходимость принять друг друга, такой барьер все равно существует. И это отклонение.

— Ну, а с точки зрения снайпера? Ты же снайпер? — продолжал я, чувствуя, что надо пытаться заговаривать ее. Чтоб оттаяла. Мне не нужны лишние барьеры, и начать надо хотя бы с таких вот бесед. — Какая лучше?

Она задумалась.

— Рельсовка мощнее. Гораздо мощнее! Чтобы стрелять с нее даже с половинной мощностью, нужен упор — в руках не удержишь. Но и выстрел будет такой, что… — Она покачала головой. — Как снайперка она лучше, я бы выбрала ее. Но для боя, для штурмовика, лучше Гауссовка. Ее можно настраивать, подстраивать под конкретные условия. Для дальних дистанций, для ближних, для средних. В зависимости от среды поглощения игл — например, если за спиной того, в кого стреляешь, стена купола или что-то хрупкое. И так далее. Можно скорость подстраивать, можно температуру иглы на выходе. Можно вообще плазмой стрелять!

Теперь головой покачал я.

— Это сложно. Уметь ее настроить. Я вот не всегда понимаю, что нужно делать. А иногда вообще не понимаю — тыкаю и всё.

Девушка покровительственно улыбнулась.

— Это придет. Со временем. Мне тоже не сразу пришло. Там всего четыре соленоида, четыре степени свободы — не так уж и много.

— А как твое настоящее имя? — резко перевел я тему разговора, посчитав вступительную часть достаточной. Сейчас? Почему бы и нет? «Дома», в каюте, или в столовой, на ней вновь будет непрошибаемый кокон, сейчас же разговорить ее на личные темы шансы имелись.

Маркиза смутилась, опустила голову. Помолчала. Но, видно, пришла к тому же выводу, что и я — пора наводить мосты. И тихонько, словно боясь, что кто-то посторонний услышит, произнесла:

— Гюльзар. Гюльзар Амир Селим. Как видишь, девочке с таким именем лучше быть просто «Маркизой»… — Далее последовала ироничная усмешка, полная горести.

Мне сразу стало жаль ее, я понял всё. Почему она так относится к имени, почему замкнутая и нелюдимая. Но в отличие от нее, я знал, что надо делать, чтоб это преодолеть. Однако действовать тут надо аккуратно, почти нежно — очень легко спугнуть, сломать статус-кво и сделать хуже.

— Они обижали тебя, да? Дразнили? — Я вложил в голос как можно больше сочувствия и поддержки.

— Да. — Есть, первая победа, она сходу не закрылась в себе. Воодушевленный, я продолжил: