Владимир Кузнецов - Алхимик

— Пока нет. Но намерен выяснить. Мне кажется, в какой-то момент нас просто перестанет удерживать здесь. И мы вернемся.

— Хорошая гипотеза. А что держит сейчас?

— Мы сами… — Сол произносит эти слова без уверенности. Действительно: если он прибыл сюда, чтобы найти Алину, то почему она все еще здесь? Что если…

Леклидж молчит. Молчит и Сол. Наконец, доктор поднимается.

— Пойдемте со мной. Вам нужно поесть и выспаться. С рассветом мы отправимся к вашей жене.

Сол встает, бросает взгляд на картину. Алина смотрит на него тем же холодным взглядом, на самом дне которого можно не увидеть, но почувствовать скрытый призыв.

— Почему не сейчас? Разве время не работает против нас?

Леклидж оборачивается, во взгляде читается легкий интерес.

— Хороший оборот. «Время работает против нас». Надо будет запомнить. Не беспокойтесь. Вы правы, но правы в целом, а не в данном конкретном случае. До тех пор пока королевская защита Д еще тверда и нерушима, вашей супруге будет куда безопаснее с ним, чем с нами. Другое дело, что вскоре эта защита может дать трещину: слишком многие слишком долго старались добиться этого. И к этому моменту, лучше будет находиться от него как можно дальше.

Он задумывается ненадолго, затем продолжает:

— Знаете, вы и ваша жена очень похожи. Но это лишь внешнее сходство. Внутри вы очень различны. Это может сыграть свою роль.

— Роль? — себе под нос переспрашивает Сол. Он не испытывает симпатий к этому человеку. Только подозрение и опаску. И такие вот пространные рассуждения только усиливают эти чувства. Доктор Леклидж и его способный ассистент Шкура… Как же, черта с два!

— Выходи, — Шкура соскакивает с козел, встает рядом с каретой. Прежде чем открыть дверь, Сол отодвигает пальцем занавеску и выглядывает в открывшуюся щель. Улица снаружи пуста, выпавший ночью снег не тронут ни одной цепочкой следов. Солнце еще не поднялось над горизонтом, но предрассветная темнота уже нарушена бледно-серым заревом, разрастающимся на востоке. Вокруг нет ни одной живой души — Восточный Край спит самым глубоким своим сном. Это время когда хозяева уже заснули, а слуги еще не проснулись, «мертвый час». На корабле это время называли собачьей вахтой.

Сол выходит из кареты, неуклюже спускаясь по откидной лестнице. Протез, каким бы хорошим он ни был, никогда не будет так же хорош, как живая нога.

Дом в три этажа, обнесенный высоким кованым забором, погружен в темноту. Только фонарь у ворот отдает остатки света, слабо моргая в чернильном мраке. Шкура уже внутри, с той стороны запертых решетчатых ворот. Сол хмурится — еще секунду назад он был рядом с каретой, кажется, перемещение произошло всего за один миг, на который Эд отвел взгляд.

— А как мне… — начинает он, но ворота с тихим скрипом приоткрываются.

— Заходи, — каркает Шкура, тут же устремляясь к дому.

Парадный вход он оставляет без внимания. Обходит дом, выбирается на задний двор, находит какую-то дверцу, ведущую, похоже, в полуподвал, склоняется над замком, невнятно бормоча что-то. Меньше чем через минуту, замок остается в его руках, раскрытый. Откинув дверцу, Шкура спускается вниз, в темноту. Сол следует за ним.

Какое-то время они движутся в абсолютном мраке, но, кажется, провожатому Эдварда это нисколько не мешает. Наконец, он останавливается, резко, так что Сол едва не сбивает его. С легким щелканьем проворачивается ключ в замке, затем, скрипнув, открывается дверь. Темнота сменяется слабым светом свечей, оплывших и почти догоревших.

— Заходи. Жди здесь, — приказывает Шкура.

— Кого? — спрашивает Сол. Идея остаться в подвале чужого дома одному его совершенно не прельщает.

— Доктора, — хрипит Шкура, закрывая за собой дверь. Сол пытается ухватиться за ручку, не дать ему закрыть замок, но тщетно — Шкура куда быстрее и проворнее Сола.

— Vot gadstvo, — Эд отходит от двери, сплевывает. Оглядывается. Комната, в которой он заперт, мало похожа на обычный подвал. Здесь стоит письменный стол, керосиновая лампа с зеленым стеклянным плафоном, на стенах — два подсвечника на три свечи каждый. Чуть в стороне — книжный шкаф на шесть полок, со множеством небольших ящиков для бумаг. В дальнем углу установлен мольберт, укрытый куском плотной ткани, черной или красной — в полумраке не понять.

— Еще одна картина, — Сол саркастически ухмыляется. — Снова Алина? Интересно, ее портрет есть у каждой темной личности Олднона?

— Не у каждой, — Леклидж выступает из теней, словно просочившись сквозь каменную стену. — Тиртоссе успел сделать лишь три ее портрета. Она вдохновляла самые лучшие его творения. Возможно потому, что это была единственная натурщица, с которой он не состоял в связи… Каждый из нас находит один из трех портретов наилучшим. Рейгу нравится Лилит, я, как вы видели, предпочел Сибиллу…

— А Лорд-Хранитель? — спрашивает Сол. Леклидж усмехается:

— Почему бы вам самому не взглянуть?

Эд кивает, направляясь к мольберту. В этот момент дверь открывается и в комнату входит еще кто-то. Сол стоит спиной к дверям. Он не видит вошедшего. Застыв, он напряженно вслушивается — что-то не дает ему развернуться сразу.

— Доктор Леклидж? Какой сюрприз. А кто этот…

Она замолкает на средине фразы. Сол оборачивается, медленно, словно опасаясь разрушить некую неосязаемую хрупкость происходящего. Словно во сне, когда разум уже понимает, что все происходящее иллюзия, но боится проснуться.

Они смотрят друг на друга в молчании. Алина одета в простое белое платье с высокой талией, легкое и свободное — почти такое же, как на картине Аридона. Волосы ее выше лба перехваченные обручем, свободно падают на плечи. В широко раскрытых глазах — удивление и растерянность.

— Здравствуй, — Сол говорит спокойно, стараясь лишить голос всякой эмоции. Он не понимает, что сейчас чувствует та, что раньше была его женой.

— Здравствуй, — эхом откликается она. — Ты все-таки выжил.

— А что мне еще оставалось?

Сол краем глаза замечает, что Леклиджа уже нет в комнате. Там где он только что стоял — лишь густая тень.

— Как ты нашел меня?

— Было нетрудно. Все мужчины, которые крутились вокруг тебя, любили поболтать. Перед смертью в основном.

«Удивительное дело, — отмечает в голове Сола кто-то посторонний, — ты говоришь с ней на местном английском».

— Все вы такие, — слегка улыбается Алина. Сол улыбается в ответ:

— Зато вы — совсем нет. Знаешь, наши дела плохи. Надо уходить. Как можно дальше.

— Это почему?

— Инквизиция. В смысле, черные мундиры. Они подбираются к тебе. И к этому твоему Д, и к Леклиджу.

Алина молчит, слегка склонив голову набок. Сол с удивлением ощущает, что не может отвести от нее взгляда. Он очень давно не смотрел ей в глаза. Бесконечно давно. Он уже успел забыть, как они прекрасны.