Яна Завацкая - Эмигрант с Анзоры

Спрыгнуть на полном скаку

И посреди тишины

Шагом, по пояс в снегу

Дальше и дальше,

Прочь от земли...

До старта оставалось еще шесть часов. И мы двинулись пешком до космопорта – ну что же, четыре километра – это совсем не много. Мы шли по кипарисовой аллее и почти не разговаривали. Лишь вбирали в себя последние запахи, звуки, тени вечерней осенней Коринты... Смотрели на взлетающие в небо льдистые шпили Церкви Святого Квиринуса, слева от аллеи.

Дальше и дальше.

Но пока ничего этого не случилось. И мы сидели вокруг костра, огонь озарял лица, делая их совсем особенными, глубокими, глаза – горящими, делая всех – красивыми. И даже я, еще совсем не умеющий петь, тихонько подпевал Арнису.

Ты слышишь, нам нельзя уснуть.

Ты слышишь, нам нельзя уснуть,

Кто-нибудь, помоги повернуть...

Родители потихоньку удалялись от костра, укладывая в палатках младших детей. Кто-то и сам завалился спать. Мы негромко разговаривали, пели, снова разговаривали. Чен читал стихи своей жены – она в данный момент улетела в экспедицию и должна была вернуться через неделю. Им совсем немного времени оставалось побыть вместе. Я знал Лиссу, она была этнографом и вообще замечательным человеком. И стихи ее мне очень нравились.

В предчувствии урагана

Застывшие ниточки улиц,

Плачущие туманом,

Уснули, уснули, уснули.

Дрожащие в ожидании

Укрылись в квартирных норах.

Не ждет твоего сострадания

Пустой и холодный город...

Чен дочитал, и все помолчали. Так принято на Квирине, вместо аплодисментов и криков «браво» – молчание, и чем оно глубже и продолжительнее, тем выше оценили слушатели артиста. И это, по-моему, очень правильно, как и чем еще вознаградить стихи или музыку, если не молчанием, вдумыванием, вживанием в них... Это бывает очень уместно – просто помолчать. Потом кто-то запел. Чен, еще не совсем отошедший от волнения, наклонился ко мне и прошептал.

– Вот читаю... и будто она здесь, рядом. Хоть бы скорее ее увидеть!

Через два месяца мы с Ченом будем отражать атаку эммендаров, которые попытаются вновь захватить Балларегу. Все было уже бессмысленно, бесполезно, и за нашими спинами был уже отряд десантников с Квирина, и вся страна давно была в наших руках, но неведомая сила вновь и вновь гнала эммендаров на приступ. Часть из них находилась в полунаркотической зависимости от сагона, по типу зомби, после гибели сагона такие люди сходят с ума, на Квирине кое-как научились их восстанавливать, но восстановить всех не хватит никаких средств. Они останутся на Анзоре, и большая часть их не сможет приспособиться к нормальной жизни.

Почти все, кто нас атаковал, были такими. Лервенцы, сохранившие рассудок, уже поняли, что происходит, и перестали сопротивляться. Более того, около миллиона лервенцев вступило в Армию Освобождения, и даже в нашем отряде, залегшем сейчас вдоль длинной стены электростанции, насчитывалось два десятка бывших общинников.

Но у атаковавших нас были дэггеры.

Перестрелка длилась уже восемь часов. Временами они шли на приступ, и наши ребята, закрывая глаза, чтобы не видеть жутких силуэтов, висящих в воздухе, стреляли, как в молоко... Мы с Ченом глаз не закрывали. Нас научили переносить вид дэггера. Одного мне даже удалось подбить ракетой – лучи для них были абсолютно безразличны.

Временами все затихало. Вот и сейчас... Такое ощущение, что с той стороны все вымерли. Тихо так... И какая-то птичка пронзительно звенит в воздухе.

Господи, надо же, какая птичка стойкая... И ад ей нипочем. Ни грохот, ни свист, ни огонь...

– Давай хоть перекусим, – Чен здоровой рукой вытащил из кармана плитку ревира, откусил немного. Он давно уже был ранен, я примотал ему левую, почти полностью отрезанную лучом руку к груди. Наверное, придется ампутировать и клонировать новую руку. Чен накачался виталином и атеном, он чувствовал себя бодро и даже весело, и не ощущал боли. Лицо тщательно вымазано копотью, и странно блестят на этой маске зубы и белки черных глаз.

Ничего, я, наверное, еще круче выгляжу. При светлых волосах, торчащих из-под головной части шлема, темная кожа смотрится еще оригинальнее.

Я смотрел вперед, на рощицу, где скрывались враги. Там где-то справа должен протекать ручей. У излучины ручья, я знал это, маленький холмик. На нем посажен куст боярышника. Если развести ветки и смести присыпанную землю, можно будет увидеть маленький деревянный закопанный в землю крестик. Там лежит Арни.

Ничего, вот покончим с этими ребятами, и я схожу к нему. Обязательно схожу. Сейчас пока нельзя, может, на этом самом холмике дэггер восседает. Хотя вряд ли...

Мне к державности, доблести, святости

Не дано добавить ни йоты.

Мне б в ночное – коней на лугах пасти.

Что ты шепчешь, мой милый, что ты?

...В два часа ночи настала наша очередь с Ченом сторожить коней. Мы закутались потеплее – эх, сейчас бы бикры не помешали! – и спустились вниз, в непроницаемо темную ложбину, где паслись стреноженные лошади. Я обломал по пути две хворостины, себе и Чену. На всякий случай.

Постепенно глаза к темноте привыкли. Я хорошо различал силуэты лошадей, мы их не пересчитывали – лошади не отобьются от стада. Они могут только все вместе сняться и уйти домой, в конюшню. Мы присели на небольшой бугорок. И вот тогда я вспомнил это стихотворение Арни – по ассоциации – и рассказал Чену. Уже переведенное на линкос.

Не вершить нам геройских подвигов.

И державный гром поднебесный

Не для нас, и потомки во тьме веков

Не помянут эпитетом лестным.

...Можно было бы самим пойти в атаку, но уж больно у нас позиция хорошая. Ничего, побьются, да и надоест же когда-нибудь. Нас не так много, дэггеры всех заплюют при желании. Лучше мы тут посидим.

Мы молча ждали. Бойцы жевали ревир, запивая водой из фляжек, опасливо поглядывали на небо – не появятся ли дэггеры. Пока ничего не происходило.

Все началось как-то неожиданно. Взревели пусковые установки на той стороне. «Щит!» – скомандовал я, и наши стали устанавливать щит, и вовремя, все загрохотало, задымилось и загорелось вокруг. Я стиснул зубы и выцеливал в сплошном дыму дэггеров – на экране «Молнии» они загорались точками... Есть! Один есть. Через четверть часа щит стал слабеть, и наши совсем зарылись в землю, стреляя... Те так и не решались подойти ближе. Вдруг – это всегда случается вдруг – прямо перед нами повис дэггер. Теперь я видел его отчетливо. Они, похоже, поняли, куда надо стрелять... Я вскочил, лежать бесполезно, он прожжет землю на два метра подо мной. Поднял «Молнию», изнывая от ужаса, от ледяного смертельного страха... хоть одного возьму с собой, гады, гады, сволочи, разумные машины, хоть одного, да убью... Я явственно ощутил, как ледяная вода катится по спине. Дэггер смотрел на меня. Он поднял ложноножку... Наверное, все это длилось доли секунды, но мне показалось – минуты. Внезапно легко и стремительно, как гиббон, кто-то метнулся между мной и дэггером. Взлетел на полтора метра вверх, сверкнул луч, и следующее, что я осознал – был мерзкий, ошеломляющий отвратительный запах... Потом река черной слизи, настоящая река... Потом – разрыв. Рядом взорвался снаряд. Потом я понял, что это был Чен.