Ольга Ларионова - Чакра Кентавра (трилогия)

— Мне нужен король Алэл! — крикнула она, наклоняясь к сидящему. — Где мне найти короля?

Смерд отложил острогу и неожиданно гибким, молодым движением поднялся — солнце вспыхнуло на диковинных шелковых цветах, которыми была вышита вся его одежда. Но еще удивительнее было его лицо, так же, как и рубаха, разрисованное мелкими цветами и ягодками. Это не была татуировка — па лбу, где от удивления шевельнулись неглубокие морщины, красочка треснула, готовая осыпаться легкими шелушинками.

Выпрямившись, островитянин оказался ниже принцессы вершка на два. Она уже хотела повторить свой вопрос, но он почтительно склонил голову и произнес негромко, словно не желая, чтобы его слышали в доме:

— Приветствую тебя, владетельница Сэниа. Какая тревога привела тебя?

Знакомый голос помог ей разом стряхнуть с себя сковавшее ее изумление, но на смену ему пришло разочарование. В ночной темноте, поднявшись на скамейку, так что виден был лишь загадочный силуэт, он показался ей могущественным морским владыкой, и она доверилась этой иллюзии. Стоило ли теперь объяснять…

— Говори, девочка, — мягко велел Алэл. — Тебя привела нешуточная забота. Но не беда, — он говорил так, словно уже знал.

— На моем острове женщина… она должна родить. Я — одна среди мужчин, и я не знаю, что делать!

Он мягко улыбнулся:

— Все сущее рождено. Но ты не говорила, что среди твоих воинов есть женщина.

— Это — подруга одного их них. Мы отбили ее у мятежников, которые взяли ее в заложницы. Она так напугана…

— Ушинька! — неожиданно крикнул король, обернувшись к дому.

Дверная занавеска отлетела в сторону, и на пороге возникла легкая, как облачко, женщина, осененная ореолом серебряных волос. Розовое от природы лицо было украшено изящной росписью — серебряные ягоды, а может, и ландыши. Со второго раза эти островитянские причуды показались принцессе уже почти естественными.

— Королева Ушинь — владетельница Храмового острова Сэниа. — Алэл представил женщин друг другу с учтивой легкостью, которая как бы должна была определить ненужность церемоний в их дальнейших отношениях. — Ушинька, тут требуется твоя помощь.

Королева кивнула и потерла пухлые ручки — с них посыпалась рыбья чешуя. Только тут Сэнни заметила, что па ее величестве надет обычный кухонный передник.

— Одну минутку, я облачусь, — певуче проговорила Ушинь, исчезая в глубине дома.

Принцесса не успела моргнуть, как она уже появилась на пороге, теперь на ней был блистающий чистотой фартук из скобленой рыбьей кожи. Объемистая плетеная корзинка, которую она держала в руках, тяжелой не казалась, но большую глиняную флягу она тут же передала принцессе — “Держи, милая!” — и нежно поцеловала супруга, избегая, впрочем, накрашенных мест.

— Мы возьмем лодку… Оюшки, ты же сегодня не властен…

Алэл остановил ее взмахом руки:

— Лодка не надобна. Владетельница Сэниа воспользуется даром, в котором древние боги нам отказали.

В лице королевы Ушинь что‑то непроизвольно дрогнуло, розовые губы сжались в одну полосочку, но в следующий миг она овладела собой. Моне Сэниа вспомнился собственный инстинктивный ужас, когда она впервые решилась прыгнуть с отвесной скалы, чтобы ощутить невесомость свободного падения — наверное, ее собственное выражение было именно таким. Но Ушинь уже справилась со своим замешательством и виновато глянула па принцессу:

— Твори скорей свои заклинания, моя милая, а то мне боязно…

Вероятно она полагала, что мона Сэниа перенесет ее в свои владения одним словом или жестом.

Принцесса невольно улыбнулась:

— Нет, не так, ваше ве…

— Ушинь, зови меня Ушинь, моя милая.

Одной рукой прижимая к себе тяжелую глиняную флягу, мона Сэниа другой обняла женщину за топкую, податливую талию и сделала короткий шажок вниз, со ступеньки; самого момента переноса Ушинь так и не почувствовала. Голубой ковер неувядающих колокольчиков, словно подстеленный под ее маленькие ноги, ошеломил ее, но протяжный крик (для привычного слуха повитухи, впрочем, не такой уж страшный) разом вернул ее к действительности. Она опустила на землю корзину и коротко велела принцессе:

— Полей‑ка, милая.

Мона Сэииа раскупорила флягу и тонкой струйкой полила содержимое на подставленные руки — над голубой поляной поплыл сладостный дух самогона тройной перегонки. Из привратного кораблика выскочил полуголый Харр с Ю–ю на руках.

— Сиди, где сидишь! — рявкнула на него принцесса, вложив в свой голос всю командорскую властность.

Ушинь, помахивая влажными руками, бросилась на голос; принцесса, подхватив корзину, — за ней. В корзине что‑то шевелилось.

Очутившись у изголовья роженицы, Ушинь первым делом наклонила полураскрытую корзину, и оттуда выпорхнул то ли крошечный летучий зверек, то ли очень крупное насекомое. Лупоглазое существо уселось на спинку кровати, точно кузнечик, и тотчас комнатку наполнила мелодичная пульсирующая трель, как будто запел сверчок с необычайно развитым музыкальным слухом. Откуда‑то сверху спрыгнул Шоёо, настороженно принюхиваясь, — лупоглазик тотчас оборвал песню и уставился на хозяина дома строго и выжидающе, Шоёо замер, а потом, как завороженный, медленно двинулся к невиданному гостю, угнездился рядышком и… тоже запел. Сначала его трель сбивалась и глохла — зверьку не хватало дыхания, но косой взгляд сверкающих разноцветными гранями глаз подстегивал его, и вот они уже пели в унисон. Касаулта затихла, и ее хриплое, постанывающее дыхание подчинилось ритму сверчковой трели.

— Воды, побольше воды, моя милая, — шепнула Ушинь, и мона Сэниа выбежала вон, стараясь припомнить, догадалась ли она отдать приказ сервам относительно воды. Наткнулась на мужа, который переминался с ноги на ногу и неловко крутил в руках тоненький хрупкий обруч.

— Дай сюда, согнешь ведь! — крикнула мона Сэниа, выхватывая у него офит. — Ну до чего же вы, мужчины, бываете бестолковыми…

И помчалась к сервам, копошившимся у южной стены возле кухонного навеса. Юрг только хмыкнул ей вслед — его чуткость не всегда оказывалась на должной высоте, но сейчас он понимал, что сопричастность высшему акту человеческой жизни делала его жену, как он однажды выразился — а она, выходит, запомнила — “старшей сестрой по развитию”. Чтобы не мешать сервам, семенящей рысью устремившимся к их крошечному звезднокорабликовому замку, он убрался подальше — в прохладную тень привратней каморки, где босой полуголый Харр развлекал Юхани, водя угольным пальцем по затейливым узорам гобелена, брошенного на пол. Юный принц уже успел осчастливить джанибастову рухлядь двумя мокрыми пятнами, о чем Юрг нисколько не пожалел, ибо вытканная на гобелене картина отнюдь не предназначалась для детей младшего школьного возраста: она изображала жавра, совращающего отроковицу.