Ольга Ларионова - Чакра Кентавра (трилогия)

Склоненные факелы закапали смолой черную дрань одежды. Скрюченные, точно обугленные руки, белый оскал безгубого уже рта. А выше — ничего. Расклеванный бесчисленными ударами череп, мозг вымыло начисто. Влажные изломы кости поблескивали в лунном свете.

Сорк наклонил свой факел совсем низко к тому, что осталось от лица. Лохмотья мышечной ткани, изрядно намокшей за все это время, казались совершенно бесцветными, но вот остатки кожи выделялись аспидной чернотой.

— Кажется, на Тихри кто‑то говорил, что ее светлой коже следует немного загореть, — пробормотал он неуверенно.

Но Харру этого было достаточно. Он выдернул из ножен свой меч, и мона Сэниа впервые в жизни вздрогнула от этого свистящего звука. Он поддел влажную ткань, и она с плачевным скрипом распалась надвое, обнажая щуплое мальчишечье тело.

— Вот вам и Чернавка, — присвистнул тихрианин. — На пуп поглядите!

Смотрели‑то все не на пуп, но, подняв немного взгляд, каждый мог заметить не до конца смытый серебряный кружок, от которого расходились немногочисленные лучи.

— Солнечный раб, — сказал уверенно менестрель. — Таким назначают испытание; ежели пройдет — законником станет, а не сдюжит… В лучшем случае останется в кабале до самой смерти.

— Ни хрена себе естественный отбор, — пробормотал Юрг.

— Пришли сервов, чтобы закопали, — сухо проговорила принцесса, отворачиваясь.

Продолжать вечернюю трапезу никому даже на ум не пришло. Впрочем, отправляясь на ночь в привратный кораблик, Харр по–Харрада пасовал всякой снеди за пазуху столько, что полусонное хрупанье доносилось оттуда до самого утра, как из стойла.

А ненаследному принцу пришлось потесниться в своей драгоценной колыбели — подарке никогда не видевшего его деда–короля.

— Я только упрежу Лронга, а то как бы до него не добрались, — командор был уже одет и застегивал клапаны серебристо–белого комбинезона. — Со вчерашнего дня он вряд ли со своего места стронулся.

Оба, не сговариваясь, подумали об одном и том же: каждый раз, когда им казалось, что для них наступила спокойная семейная жизнь, получалось так, что проходил день — и, оглядываясь назад, они с трудом могли себе представить, что ВСЕ ЭТО могло уместиться в коротенькие двадцать четыре часа.

— Будь осторожен, — чуть слышно шепнула мона Сэниа.

— Что я слышу? — изумился Юрг. — И от кого? И с чего бы?

Она вздохнула:

— Ты что‑то слишком тщательно застегиваешься на все пуговицы…

М–да. Неистовая девочка прямо па глазах превращалась в классическую супругу высшей пробы.

— Еще немного, и ты начнешь мне ладанку на шею вешать…

— А что мне еще делать, муж мой, любовь моя? Я теперь немолодая, небогатая, с двумя детьми на руках. Меч возьмешь?

— А как же. Ну а теперь зови тех, кто поумнее, — Эрма, Сорка, и вместе садитесь за Звездные Анналы. Твоя чернокожая советчица права — придется искать какой‑то четвертый мир.

— Да уж не соскучусь. Не задерживайся.

— Я ж на минутку! — словно собирался к соседу за спичками, — Ких, возничий мой солнечный, поехали! Подставь‑ка носик, Химена…

И кораблика как не бывало. Откуда‑то, почесываясь, появился Харр.

— И чего к мужику вяжешься? Ну гульнет па стороне малость, так от тебя убудет, что ли?

— Изыди!

Жена, как всегда, была права: проговорив с Лронгом не более получаса с глазу па глаз (посторонние уши подразумевались, но на этот случай пригодился язык жестов, доступный без переводчика), Юрг был представлен Паяние — друг другу они не очень понравились, — после чего он незамедлительно отбыл.

Не на Джаспер, разумеется, — прямиком в Ад. По проторенной дорожке.

— Из кораблика ни в коем разе ни ногой, — строго наказывал он Киху, вытаскивая из‑под коврика две плоские канистры. — Если что, потянешь меня за тросик. Но не думаю, потому как в прошлый раз это чудище поганое на меня напоролось. Теперь остережется.

Он еще раз проверил крепление тросика к поясу и вылез наружу. Подача кислорода и обогрев, естественно, не работали, так что в узкую прорезь двустворчатого щитка просачивался ледяной до едкости воздух. После субтропиков Игуаны было как‑то дискомфортно, да и сатанинские сполохи неугомонного вулкана в этот раз своей трагической красой не пленяли.

Юрг спешной рысью двинулся вперед, досадуя, что под хрустким слоем свежевыпавшего снега не видно их давешних следов. Впрочем, ошибиться было нельзя — широкая полынья дэвова лежбища виднелась прямо по курсу. Он постарался выровнять дыхание, чтобы на традиционный вопрос ответить скоренько и без запинки, и с некоторым удивлением отметил, что Скудоумец прихорошился — блестел, во всяком случае, как стеклышко. И молчал.

— Эй, кладезь премудрости, — крикнул командор, останавливаясь на самом краю, — ты что, навел марафет и разговаривать не хочешь? Зазнался?

Ветер, шурша кристалликами льда, погнал по зеркальной поверхности невесомую поземку. Случилось то, чего он боялся, не позволяя себе об этом даже думать: источника живой воды больше не существовало. Все превратилось в один замерзший пруд.

— Дезертировал, сволочь! — Юрг на всякий случай довел до сведения потенциального слушателя свое отношение к происходящему.

Дэв не отозвался.

Юрг повернулся, захлопнул щиток и потрусил к кораблику, сматывая на бегу тросик, прикрепленный к поясу, и уповая па то, что воздуха внутри шлема ему хватит, а то недоставало ему еще ангины.

За корабликом смутно угадывалась громада неприступной горы, укрытой туманом и заклятиями. Соваться туда на авось не имело ни малейшего смысла. Тем более что покинувший свое рабочее место Скудоумный Дэв мог вполне пригреться именно там.

Засаленные Анналы листались едва ли не благоговейно.

— Мирт Богдыхана, — читала принцесса. — Кто‑нибудь слышал о таком?

— Вроде бы мой двоюродный дед рассказывал, — неуверенно проговорил Борб, подергивая себя за ухо, вероятно, для освежения памяти. — Да, определенно в семье о Богдыхане рассказывают. Но там побывали давно. Поколений пять назад.

— Значит, отпадает. Дальше: Ромбион. Вспоминайте, вспоминайте: четыре желтые звезды да еще одна потухшая. Годных планет для заселения три, сплошные описания райских кущ.

— А что о населении? — спросил Юрг, уже порядком утомленный.

— Ни полслова.

— Тогда положи закладку. Может, Шоёо с одной из них.

Мона Сэниа почесала лайковое брюшко зверька, разлегшегося тут же на ковре лапками кверху.

— Вспомни еще раз, малыш: какого цвета было твое солнце?

— Я не мог смотреть на него. Никто не смотрел на солнце. Но я помню, что сквозь щели проникали серебряные лучи, совсем как твой огромный меч.

— А луны? Что было на небе ночью?

— Ночью я спал в дупле, а потом в домике у ет–Хриер–ета.