Ольга Ларионова - Чакра Кентавра (трилогия)

— А почему это — Распятый? — вдруг тихонечко проговорил Пы.

В его голосе не было робости, только недоумение: с чего это им начинать с такой поганой планетки, которая невольно ассоциировалась с темно–лиловой картой ночного козыря?

Неужели принцесса забыла, что несчастная масть неминуемо обрекает па гибель одного из участников похода?

— Потому что это — планета белого солнца. И потом, всегда лучше начинать с конца, а это, если я не ошибаюсь, была в игре чуть ли ни предпоследняя карта.

У него самого было другое объяснение: начинать следует с наименее приятного. Потому что от одной экспедиции к другой силы и энтузиазм будут соответственно убывать.

— Ну и ладненько, — уже совсем обыденным топом проговорил Флейж. — Начинаем, как всегда, с проверки обойм и заточки мечей. Эй, сервы!

— Минуточку, минуточку, — раздался голос менестреля, о котором все, на общую радость, совершенно забыли. — А как же я?..

Залив, хорошо просматривающийся в донный иллюминатор, был мелководен, а песчаный берег — пустынен. Впрочем, как и все обозримые окрестности.

— Ни малейших следов цивилизации, — буркнул командор. — Может, в Анналах ошибка?

— Они, конечно, составлялись более полутора тысяч лет назад, однако до сих пор никто не жаловался, — ответил Дуз как самый старший и, следовательно, опытный. — За это время, правда, жители могли поголовно вымереть, но остались бы следы.

Три спаянных вместе кораблика снова подпрыгнули, очутившись под заранее выбранным облачком. Метрах в двухстах от залива начинались скалы, сглаженные ветрами и занесенные до половины песком; на них словно нехотя наползал кустарниковый лес, наверняка колючий и непроходимый, тянущийся уже до самого горизонта. Кое–где у самой кромки воды виднелись сероватые валуны, вокруг которых вились некрупные летучие существа — скорее птицы, чем перепончатокрылые.

— Судя по наличию живности, дышать можно, — заметил Юрг. — У вас как, принято брать пробы воды и образцы почв?

— А зачем? — спросил Флейж.

— Да, действительно… Тем не менее я был бы не прочь высадиться на поверхность. Как‑то нелепо побывать совсем рядом с чужой планетой и хотя бы не потоптаться на ней.

Дружинники, объединенные широкими проходами, раскрытыми из одного кораблика в другой, выразили полную солидарность — естественно, сесть стоит. Если не потоптаться, то хотя бы облегчиться. Командор чувствовал себя хуже всех — в сущности, он впервые по–настоящему был их командором, без оглядки на опыт и наследственную власть собственной жены. В результате оказалось, что он и команды‑то толком отдать не способен — мямлит, как последний слизняк. “Я бы не прочь бы…” В довершение всего самого непредвиденного планета оказалась необитаемой. И он словно чувствовал собственную вину за таковую пакость. Правда, у блеклого лунообразного солнышка насчитывалось еще не менее трех спутников, на которых вполне могли распять неведомого скитальца, чья горестная судьба и определила название созвездия. Юргу совсем не улыбалось на первом же своем шаге врезаться чеканным астронавигаторским профилем в инопланетное дерьмо.

— Садимся возле дюн, — сухо распорядился он. — У них не традиционная форма — возможно, занесенные песком руины.

Дюны, действительно, были какие‑то квадратные. И песок сверкал так, словно был смешан с алмазной пылью. Сели.

— Оседания почвы не наблюдается, — констатировал Юрг.

Замечание не ахти какое глубокомысленное, если принять во внимание, что громадные валуны, то тут, то там видневшиеся на песчаном пляже, красноречиво свидетельствовали в пользу этого хотя бы своей более чем убедительной массой.

Уже без всякой команды с его стороны люк раскрылся, и дружинники попрыгали наружу с легкостью, ужаснувшей командора множественностью вполне предсказуемых трагических последствий.

Но пляж был жарок и пуст, только стайка крыланов торопливо порхнула прочь при виде первого же джасперянина. Из песка выбивались какие‑то стеклянисто–прозрачные метелочки, осыпавшие свои сверкающие на солнце семена; их‑то и нес по гладкой песчаной поверхности дующий с моря полдневный зефир, вызывая алмазное мерцание. Командор тоскливо глянул на застывшую в жаркой одури гладь залива, и начал прикидывать, как бы не очень резко отказать своим легкомысленным собратьям по оружию, когда они запросятся купаться. Он уже вспотел в своем легком скафандре и высоких сапогах, в которых по желанию можно было включить подогрев. Дружинники же были одеты в их традиционные костюмы, которые они именовали полускафандрами — пуленепробиваемые куртки до колен, скроенные, вероятно, из оболочек недоношенных жавров или подобных им болотных гадов. Капюшоны у всех были откинуты, кое‑кто уже успел расстегнуться.

Пы вразвалочку двинулся к ближайшему валуну, намереваясь, по–видимому, расположиться в его тени; не успел он сделать и десяти шагов, как “валун” с паническим трубным ревом вскочил на ноги — он напоминал носорога с мордой бульдожки, но без костяных выростов. Гулко впечатывая слоновьи ножищи в плотный песок, он галопом помчался к зарослям, подымая и увлекая за собой дремавших сородичей.

Пляж опустел.

— Так, — сказал Юрг, — с людьми они знакомы. И накоротке. Не мешало бы нам поискать каких‑нибудь следов. Пы, держись‑ка поближе ко мне. Остальным тоже действовать парами.

Флейж послал шутливый поклон Киху, приглашая его обследовать кромку воды; Дуз и Борб, молчаливо объединившись, двинулись по следам умчавшихся животных. Юрг придирчиво оглядел близлежащую дюну — похоже, ее основанием служили развалины древнего сооружения — подобия ацтекской пирамиды, чьи уступы были немилосердно сглажены ветром и песком. Основание пирамиды казалось не менее ста метров по каждой из сторон; но высота ступеней доходила только до колена, а ширина достигала полутора метров. Даже если бы эта пологая лестница так не располагала к восшествию па ее вершину, Юрг все равно полез бы вверх, движимый исключительно врожденным общечеловеческим инстинктом, повинуясь которому каждый индивидуум, прекрасно отдающий себе отчет в том, что “умный в гору не пойдет”, совершает прямо противоположное. Большинство делает это безотчетно, некоторые пытаются найти теоретическое обоснование.

— Знаешь, Пы, — проговорил командор, забираясь на первую ступень, — когда бог создал человека, он предопределил ему движение по горизонтали и предостерег от взгляда вверх. Дьявол не замедлил этим воспользоваться…

“Отсюда‑то и появилось выражение: куда тебя черти понесли?” — закончил он мысленно. Смысла в его восхождении не было ни малейшего: они прекрасно разглядели все окрестности сверху. Вероятно, просто хотелось размяться.