Ольга Ларионова - Чакра Кентавра (трилогия)

И снова только мысль промелькнула — Махида, кроившая из длинных кусков коры новые заслонки на оконные прорези взамен старых, покорежившихся от проливного дождя, в сердцах хлопнула себя по коленкам гибким лубом:

— Да что за жисть мне такая убогая присуждена — с корой мыкаться! Хоть до самых верхушек ею стволы оплети, а все равно каменного дома не получится. Ох и прав ты был, мил–желанный мой, что един бог на все про все надобен, уж у него‑то я бы выпросила и домишко малый, да камен–зелененый, и слугу–телеса безответного, и еще кое‑что, о чем тебе пока не скажу…

— Ты же говорила — есть у тебя какой‑то там божок, личный в собственном твоем пользовании, вот и попроси у него, он ведь ничьими другими просьбами не обременен, — отмахнулся Харр, которому бабье нытье было горше перца водяного.

— Как же, попросишь у него! С мово корового проку — что с Мадиного пухового. Ты вот, жаркий мой, на звезду–лихомань плюнул — и пригасил, так вот не расстарался бы ты…

— Вот что, — сказал он, подымаясь, — чтоб к тому часу, как я глаза открываю, кольчуга моя чищена была. Вразумительно?

Он и без ее поспешного кивка знал, что для девок такой тон — наиболее вразумителен.

— Налей вина и дичинки ломоть на лепешку кинь, мне сегодня недосуг — амантова мальчишку к мечу приучать буду, — он решил подзатянуть узелки, чтобы не слишком садилась на шею. Да и от расспросов неплохо отдохнуть.

Харр шел по извилистым проулкам предместья, дожевывая на ходу нежный кус лебяжьей грудки и где только можно срезая длинные прямые ветви, благо кустов и деревьев, не в пример городским улицам, здесь было предостаточно — в городе же, по странному его обычаю, вся зелень произрастала внутри домов. Он как раз набрал порядочный пук прутьев и уже успел очистить его от листвы, когда подошел к воротам.

— Эй, белоногий, — насмешливо окликнул его страж, — никак ты подрядился на амантову кухню хворост таскать? Надорвешься!

Общий хохот был беззлобным — стражи даже в лихое время умудрялись заскучать.

— Да нет, это я у своей любушки над постелью повешу, — отшутился Харр, — чтоб не гуляла налево, когда я в дозоре!

Шуточка была как раз по стражеву уму — ржали они до тех пор, пока Харру были слышны их голоса. А ему самому было уже не так весело: пока он разделывался с опавшими подкоряжниками в ночной темноте, он был героем; сейчас же, выставленный напоказ перед немногочисленным, но достаточно опытным по здешним меркам войском, он очень даже легко мог и мордой в грязь вляпаться.

Одна надежда — наследник.

Кстати, тот вдвоем с батюшкой уже прыгал на ратном дворе, размахивая своим недлинным, но хорошо заточенным и вполне боевым мечом. Как Харр и ожидал, обучение тут сводилось к поединку, где младший нападал, а старший только и думал, как бы не покалечить отрока.

К стене был прислонен кожаный мешок, из которого выползала голубоватая глина.

— Долго спал, — вместо приветствия констатировал Иддс, впрочем, без укоризны.

Харр молча поклонился — не шутки шутить нынче пришел. Мальчик тут же подбежал, присел на пятки, положил к его ногам меч — видно, так здесь определяют себя в ученики. Харр взял оружие, попробовал на большой палец — заточен он был, естественно, хреново, но рыцарь твердо знал, что начинать урок надо с доброго слова.

— Меч у тебя славный, — сказал он, не слишком таким образом покривив душой. — А не тяжел? Встань.

Мальчик вскочил, горделиво пошевеливая подкожным бугорком уже натруженной мышцы, которую у него на родине не без основания именовали мечеправной. Харр ткнул пальцем в упругую смуглую кожу:

— Живая?

— Ась?

Мальчик был так изумлен вопросом, что поглядел на собственную руку, словно под кожей, золотящейся, точно кожурка лесного ореха, была зашита лягушка.

— Ну, держи. — Харр кинул мальчишке меч костяной рукоятью вперед.

Как он и ожидал, цепкая рука ухватила его с такой силой, что косточки побелели. Вот и будет первый урок. Он нагнулся к куче камней и бревен, сложенной возле двери (аи да амант, ничего из его слов не позабыл!), вытащил палку средней увесистости и, сложив собственный меч у ног Иддса, взиравшего на все с отрешенным видом, крикнул отроку:

— Как тебя звать‑то?

— Завл!

— Ну, Завл, защищайся…

И пошел гонять его сперва лениво, а потом набирая и набирая лихость и следя только за тем, чтобы озверевший Завл, которому уже изрядно перепало и по ребрам, и даже по уху, не извернулся и сдуру не перерубил его дубину — тут ведь сгоряча и покалечить может. Но подросток, не привыкший к нападению — ох, папенька, дооборонялся! — уже позеленел от напряжения.

Харр внимательно приглядывался к его руке, стараясь ее не задеть, — может, хватит? Нет, еще чуток. И еще. А вот и попробуй повыше меч поднять… Он знал, как это бывает, когда всеми силами удерживаешься от того, чтобы левой рукой не поддержать локоть совсем уже онемевшей правой. Сейчас уже выбить оружие у Завла мог бы и воробей, только клюнь. Но Харр делать этого не стал, отскочил и палку опустил.

— Будет пока. Охолони.

И то сказать — пот так и катился по осунувшимся щекам, хоть бусы нанизывай. Харр вытянул руку и снова ткнул пальцем в мечеправную мышцу:

— А теперь — живая?

Мальчишка сглотнул, не находя в себе сил разжать губы. Прикосновения он не почувствовал, это было очевидно.

— Дрался ты справно, — похвалил его рыцарь, — но только толку от твоего мужества с гулькин нос, потому как сейчас, будь это бой взаправдашний, лежал бы ты уже с выпущенными кишками. Какая первая заповедь у настоящего бойца? А вот запоминай: от зари до зари бейся, а чтоб рука была свежа. Ты же ее так напряг, словно масло из рукояти выжимать собрался. Теперь оттереть бы ее не худо.

Это до Завла дошло — он запрокинул голову с полузакрытыми от усталости глазами и коротко свистнул. Харр проследил за его взглядом и увидел давешнюю девчурку, которая сидела на самом верху, на срезе крыши, и, болтая йогами, наблюдала за тем, что происходит во дворе. Услыхав призывный сигнал брата, она протянула руку, ухватилась за толстенную веревку, свешивающуюся от крыши до самого зелененого настила, и привычно заскользила по ней вниз, сверкнув голой попкой. Харр чуть языком не зацокал — не младенец же, в самом деле, а в ратном дворе порой бывает до полусотни стражей, мужиков в самом соку. Каким местом батюшка‑то думает?.. Батюшка его сомнение угадал с лету, криво ухмыльнулся:

— У меня, между прочим, зелененые‑то не только ошейники…

Харра аж мороз по спине продрал — это ж на всю оставшуюся жизнь!

Девочка между тем кивнула ему, как старому знакомому, и принялась сноровисто растирать братнину руку. Делала она это не только привычно — в ее обхождении с Завлом было что‑то такое, что бывает у взрослых людей, объединенных одной тайной. И что‑то не похоже было, что это — детские забавы…