Александр Ярославский - АРГОНАВТЫ ВСЕЛЕННОЙ

— А Тамповский… не человек!.. Его оставить одного совершенно невозможно.

— Это — моя вина, и я останусь, Горянский».

— «Нет, нет!.. — запротестовал тот, тронутый и уничтоженный таким самопожертвованием. Он понимал, чего стоит Чемберту этот героический отказ от участия в полете, который был его мечтой в течение всех десяти лет борьбы и работы.

— Нет, нет, уж если нужно, то пусть лучше останусь я!.. Я этим искуплю хоть отчасти свою непростительную идиотскую оплошность.

— Вы отдали мне все свое состояние, вы были моим братом и другом, вы меня идейно поддерживали все время; без вас я, может быть, и даже почти наверное, не довел бы дело до конца.

— Этого бы не доставало, что бы, так сказать, у старта, в итоге работы, вы оставались за флагом!..

— Для меня достаточно будет сознания, что идея осуществлена, что машина полетела,

— Нет, если уже нужно расстаться, то честь первого полета принадлежит вам, Чемберт!»

— «Нет! — Нет, я не согласен!.. — восклицал Чемберт.

— Вы! — творец идеи, творец машины!.. Если бы не было бы вас, не было бы и ее.

— Я — только орудие, только подспорье, только средство. Вы же — цель и отец достижения цели.

— Честь первой героической, беспримерной в истории попытки, безусловно, ваша, и я бы сам себе не пожал руки, если бы вздумал ее оспаривать у вас, опираясь на свои деньги. — Я был бы тогда недостоин названия порядочного человека…

— Нет, вы полетите, а останусь на острове я…»

Так препирались они в немного смешной со стороны борьбе великодушия, передавая друг другу права рисковать жизнью…

Наконец, после продолжительного, искреннего спора Горянский уступил.

— Так, может быть, даже лучше!.. — говорил Чемберт, когда они потом оба, взволнованные и немного уставшие, сидели у окна, казавшегося началом темно-синего туннеля, ведущего в небо… — Мы будем сообщаться по радио и я смогу записывать малейшие подробности вашего беспримерного путешествия…

— Я буду всегда держать наготове неистощимый запас энергии, чтобы, по первому вашему сигналу, послать ее вам.

— Потом я сумею распродать золото, которого у нас так много сейчас, благодаря вашему открытию; ведь вы уже более чем втрое вернули мне мое состояние! — На вырученные деньги, если вы задержитесь, — я не сомневаюсь, что вы встретите там что-нибудь сверхчеловечески-ценное и интересное, чего нет на земле, — можно будет накупить машин, поставить новое, еще более мощное радио, и я сумею даже построить и выслать к вам вторую ракету, если понадобится. — Ее можно будет сделать автоматом, управлять ею буду сначала я, потом вы, оттуда, где будете находиться, по радио…

— Да, Горянский, мы сейчас — зачинатели новой эры в истории мира и нам ли с вами спорить о первенстве?!

Летите, Горянский, — и да будет с вами победа!

— Но знайте, если с вами что-либо случится, если только замолкнет пульсация радио, доносящая ко мне ваш голос из неизмеримых пространств, — то в тот же день, когда после повторных вызовов вы не ответите, я покончу с собой. — Наша судьба да будет едина!»

И на движение протеста Горянского повторил настойчиво:

— «Я считаю долгом чести, даже расставшись с вами, оставаясь здесь, на земле, в то время как вы будете там, подвергаться равной с вами опасности…

— Но отдохните, Горянский. — Вам надо набраться сил на завтра. — Спите спокойно и крепко, милый! — нотки отцовской глубокой нежности послышались в голосе Чем-берта.

— Спокойной ночи, до завтра!» — он конвульсивно пожал руку Горянского и исчез за дверью.

Горянский закрыл окно: синева ночи уже больше не звала его… — сразу почувствовал непобедимую свинцовую усталость…

Он опустился на диванчик у окна и заснул моментально и крепко, под луной полной, бледной и грустной, и слышал, как подошла к нему и накрыла одеялом проснувшаяся после ухода Чемберта Елена.

И знала Елена, что полетят они завтра и глядела на луну, к которой они должны были устремиться, и думала, что, может быть, последняя эта ночь у нее, Елены, в жизни…

А завтра, быть может, разбрызганная на тысячи кусков, устремится она вместе с Горянским в смерть!..

И жутко было Елене и радостно стоять перед неведомым, и было это, как в детстве, когда еще девочкой стояла она на балконе шестиэтажного дома, вглядывалась вниз, в темное и пустое, и думала: прыгнуть или нет?

…Хотела разбудить Володю, но пожалела усталого, так вкусно и хорошо спал он, хотя очень хотелось ей услышать голос милого и говорить с ним…

И не страшной казалась луна и не злой: ласково улыбались лунные губы и, казалось, обещали и просили что-то…

Поняла Елена — любит луна Володю, как женщина, и порадовалась Елена, что не пустила милого одного…

— Хорошо с милым и в жизни и в смерти вместе! И на луну смотрела победно, как на соперницу неопасную, и

даже жалела ее…

Так до утра просидела Елена у изголовья Горянского.

Последние приготовления были сделаны. Чемберт вместе с Еленой взошел на верхнюю площадку ракеты, люк был откинут и в нешироком отверстии виднелась уютная, блестящая новой обивкой, внутренность каюты.

Все население острова собралось возле «Победителя»; не было только Мукса: с утра он куда-то пропал, — вероятно, убежал в селение туземцев.

Пришел Чигринос — сын Луны и Неба — посмотреть, как его младший брат, по его приказанию, как он объяснил соплеменникам, полетит на луну.

Верный Джонни неуклюже подошел прощаться и неловко смахнул нависшую слезу:

— «Мало понимаю в таких вещах, но все же не хотел бы я быть в этой чертовой штуке!..» — ворчал он про себя.

Тамповский долго и взволнованно тряс руки Горянскому и Елене и несвязно, со смешным акцентом, говорил что-то о высоких целях, героизме, человечестве и прогрессе…

Чемберт молчал и только смотрел пристально на Горянского и Елену, к которой он тоже привязался за последнее время, освещенных невысоким утренним солнцем; — странно: ему почему-то все казалось, что он видит их в последний раз. Он усилием воли отогнал эту мысль и подошел к «Победителю» попрощаться.

— «Вы — смелая и благородная женщина! — сказал он покрасневшей от неожиданности Елене, — если б вы не любили его, — он указал на Горянского, — я был бы счастлив назвать вас своей женой. — Я от души завидую вам сейчас, — голос его дрогнул — что вы летите с ним, в то время как я должен остаться…»

— «Чемберт! — горячо воскликнул Горянский, хватая его за руку, — отправляйтесь с нами! — Будь что будет! — Тамповский как-нибудь справится и без вас!»

— «Нет, Горянский, — возразил Чемберт твердо, — мы уже решили… — я остаюсь. — Счастливого пути! — Возвращайтесь скорей!»

— «Елена! — обратился Горянский к жене, — кто знает, что с нами будет через минуту, полет опасен… Но еще не поздно: может быть ты останешься?»