Василий Воронков - Лидия

Я резко дёрнулся вправо — туда, где, как я представлял, стояла Таис со шприцом, — открыл глаза и тут же замер от удивления.

Я не ослеп.

В камере было светло, однако белое свечение больше не выжигало мои глаза, а мягко струилось по ровным и пустым стенам. И передо мной стояла Лида. Лицо её показалось мне озабоченным и уставшим, но в то же время она улыбалась — едва заметно, уголками губ. Она была так красива! Длинные чёрные волосы рассыпались у неё по плечам, а на лоб упала непокорная чёлка. Лида виновато убрала её рукой, а потом наклонилась ко мне. Она хотела что-то сказать — совсем тихо, шёпотом, чтобы тот мужчина в дальнем конце комнаты не услышал.

Я посмотрел в её зелёные глаза, в которых горели похожие на искорки электрические отблески и улыбнулся в ответ. Лида вздохнула, губы её приоткрылись, и она…

Поначалу я почувствовал лишь боль — резкий глубокий укол, как будто кто-то вонзил длинную иглу прямо в мой правый висок. Вспухшая венка под глазом рефлекторно задёргалась, я застонал — черепная коробка раскалывалась от боли — и открыл глаза.

Первое, что я увидел, — это ровный слепой потолок без каких-либо осветительных приборов. Потом затянутое электронным жалюзями окно. Потом пугающе чёрный триптих развёрнутого ко мне терминала, несколько кнопок на котором мигали красным — как индикаторы на медицинской машине, поддерживающей неестественную жизнь.

Постепенно окружающие меня предметы стали обретать привычную чёткость. Прямые углы стен. Ровная заострённая поверхность стола. Пересечения прямых и ломаные грани. Боль затихла, хотя я всё ещё чувствовал покалывание в висках и боялся, что тот ужасный приступ скоро повторится вновь.

Я вздохнул. Дыхание не вызывало у меня ни малейших затруднений, и это почему-то обрадовало меня даже больше, чем вновь обретённый, восставший из пустоты окружающий мир — со всеми его цветами, формами, запахами и звуками.

Прошло ещё несколько секунд, прежде чем я понял, что со мной говорят:

— Вы меня слышите? — раздался чей-то голос. — Всё в порядке? Постарайтесь пока не двигаться.

Я попытался повернуть голову, посмотреть на говорящего, однако даже малейшее движение отзывалось во всём теле болью.

— Где я? — прохрипел я и тут же испугался, не узнав собственный голос. — Что произошло?

— Это… онемение, — послышалось у меня из-за спины. — Такое бывает. Скоро всё пройдёт.

Кто-то положил мне на плечо руку. Я всё ещё лежал в жёстком кресле с высоким подголовником. Нейроинтерфейс. Сеанс, наконец, завершился. Я вышел сам или же меня вывели принудительно?

— Что произошло? — повторил я.

— Всё в порядке.

Говорящий постепенно проявлялся передо мной — сначала его рука, которой он провёл по моему правому плечу и положил на кисть, как бы приветствуя старого знакомого, не имеющего сил даже подняться на ноги, потом мятый свисающий пиджак на пару размеров больше, чем нужно, потом седая голова с плохо пробритой щетиной на щеках и подбородке.

Тихонов посмотрел на меня, как отец — на своего больного сына.

— Просто тяжёлый выход, — сказал он. — Так бывает… даже с опытными операторами. Но вы всё сделали сами, завершили задание. — Тихонов улыбнулся. — Думаю, этого хватит для зачёта.

Движения уже не причиняли мне такую резкую боль; я обернулся. Все места у терминалов оказались пусты, однако у дверей стоял незнакомый мне мужчина в тесном наглухо застёгнутом костюме, похожем на дежурную форму, которую заставляли надевать на практических занятиях по химии.

— Я… последний? — спросил я.

— Да, — сказал Тихонов. — Но всё хорошо, просто… Уже через пару минут вы придёте в себя.

Тихонов снова положил руку мне на плечо, человек в форме лаборанта как-то нетерпеливо подался вперёд, распознав в движениях преподавателя тайный, лишь одному ему понятный знак, но Тихонов внезапно остановил его движением ладони.

— Кто это? — спросил я, покосившись на лаборанта в дверях.

— Из медицинского пункта, — нехотя ответил Тихонов. — Распорядки, знаете ли… Но вы посидите пока, расслабьтесь. Сейчас главное не торопиться. А потом вас осмотрят. Формальная процедура, ничего более… Но так уж полагается.

— Хорошо.

Вставать мне действительно не хотелось.

— Но почему так получилось? — спросил я. — Всё было обычно… поначалу. Но в конце… Я даже не помню точно, что произошло.

Тихонов молчал и с медитативным видом нажимал кнопки с буквами на терминале.

— Я точно прошёл? — спросил я. — Конец как-то смазан.

— Прошли, — подтвердил Тихонов. — Как я уже сказал вам… такое бывает. Не у всех и не всегда, но бывает. Это ни о чём не говорит, вы не волнуйтесь. Мы никого ещё не исключали из-за единичного случая тяжёлого выхода. И даже не заставляли идти на пересдачу.

Тихонов подмигнул мне и вновь повернулся к терминалу.

— А как остальные? — спросил я.

Тихонов, наконец, оставил в покое терминал. Кнопки, которые ещё мгновение назад вспыхивали красным, погасли; терминал отключился.

— Вас интересует кто-то конкретно? — спросил он.

Я невольно оглянулся.

— А… — Тихонов качнул головой. — Да, она так волновалась в этот раз. Она всегда переживает — даже на обычных лабораторных. Но завершила одной из первых. На самом деле вы тоже… вышли минут на пятнадцать позже, чем последний до вас. Это даже тяжёлым выходом-то сложно назвать.

Я чувствовал, как человек в одежде лаборанта напряжённо смотрит мне в спину.

— Вы не говорили, — сказал я.

— Что? — не понял Тихонов. — Что не говорил?

— Про тяжёлый выход.

— Ну, — Тихонов качнул рукой, — такое бывает далеко не у всех, да и ничего страшного в этом на самом деле нет. Скорее всего, вы переволновались или думали постоянно о чём-то другом. Например, о девушке, которая сидела за вами.

Тихонов подмигнул мне и обернулся к человеку в дверях. Профессор ничего не сказал, однако лаборант понял его без слов. Я услышал за спиной его шаги.

— А что… — начал я, — это может привести… к таким последствиям? Просто волнение или…

— Это индивидуально, — сказал Тихонов. — Собственно, реакция на нейросеанс у всех индивидуальна, поэтому мы и не говорим о каких-то побочных эффектах, потому что можно легко… запрограммировать человека.

Лаборант подошёл к нам и поприветствовал меня кивком головы. Я только сейчас заметил в его руках небольшой пластиковый чемодан. Он положил чемодан на стол, рядом с отключённым терминалом. Раздался металлический щелчок — чемодан открылся.

— Не читали ничего о нейроинтерфейсе? — спросил Тихонов. — Какие-нибудь рассказы, слухи? В соцветии иногда попадаются разные горе-разоблачения.

— Нет, не читал, — ответил я.

— Ну, и не читайте, — сказал Тихонов.