Василий Воронков - Лидия

— Дрожишь? — шёпотом спросил меня Виктор, толкнув под рёбра локтём.

Я вздрогнул и уставился на него так, словно не мог узнать.

Вскоре за нами пришли. Те же двое мужчин — такие одинаковые в своих противоперегрузочных костюмах, со схожими выражениями лиц, что можно было подумать, будто бы их серые робы стирают все признаки индивидуальности.

Наши серые робы.

— Отлично, — сказал один из них. — Надеюсь, вы всё оставили? — и добавил, не дожидаясь ответа: — Пойдёмте.

Мы оказались в туннеле, похожем на закрытое полсотни лет назад московское метро. Стены, увешанные слепящими лазерными лампами, сужались к верху, смыкаясь в потолок так, словно мы находились внутри огромной подземной пирамиды. Мы стояли на платформе, на высоте в пару метров над полом, и под нами проходила широкая стальная шпала — как пути для монорельса.

Я прикрыл рукой глаза. Сердце молотило так, что каждый удар болезненно отдавался в висках.

— Четвёртый — на линию! — громко сказал один из наших провожатаев.

Послышался свист — такой издаёт рассекающая воздух свая, — и к платформе подошла небольшая вагонетка с выполненными в виде иллюминаторов боковыми окнами и большими выпуклыми стёклами спереди и сзади. Двери с шипением раздвинулись. Я подумал, что именно так, наверное, и выглядели вагоны метро, пока всю подземку не залили бетоном, чтобы остановить обрушения.

Сидячих мест в вагоне не было. Мы встали, держась за поручни в стенах. Я — у лобового окна.

— Пошли! — скомандовал один из наших сопровождающих в переговорное устройство у дверей — со стороны казалось, что он кричит в стену.

Вагонетка дёрнулась и стремительно набрала ход; я сжал дрожащими руками поручень, узкий воротник сдавливал мне горло.

Мы бесшумно неслись на обморочной скорости, огни на стенах в туннеле с каждой секундой мелькали всё чаще, пока не слились в сплошное марево из слепящего света. Я закрыл глаза. Каждый удар сердца по-прежнему отдавался в висках.

Меньше, чем через минуту вагонетка стала усиленно замедляться, и меня качнуло вперёд так, что я чуть не ударился головой о лобовое стекло. Я уже различал проносящиеся мимо нас лазерные лампы в стенах — их раздражающее мелькание быстро сбавляло темп, пока вагонетка не остановилась. Но даже после того, как мы встали у новой платформы, туннелю со сходящимися у потолка стенами всё ещё не было видно конца.

— Перегрузки не хуже, чем при взлёте, — сказал Виктор, когда мы вышли из вагона.

Нас проводили в очередной грузовой лифт без кнопок и циферблатов, который бесшумно взлетел вверх, едва успели закрыться двери. Я ждал, что двое наших сопровождающих что-нибудь скажут — деловитое напутствие, полезный совет, — но они молчали, неподвижно глядя перед собой.

Лифт остановился. Мы оказались в сумрачном коридоре, напоминавшем о бомбоубежищах столетней давности. Света едва хватало, чтобы видеть, куда ты идёшь. Коридор, как посадочный трап самолёта, вывел нас к открытому люку в пассажирский отсек Аэропы. Я шёл первым и остановился у проёма, как у края отвесной пропасти, в которую нас собирались столкнуть.

Отсек был похож на узкую металлическую капсулу — такую тесную, что внутри едва было можно дышать. На стенах висели закреплённые в круглых клетках кресла и лестницы, тонкие, как будто сделанные для детей.

Я посмотрел вниз и чуть не оступился.

Отсек спускался метров на двадцать вниз, а пол представлял собой огромный выпуклый люк с вентилем посередине. В этой пустой металлической кишке было, наверное, не меньше сотни кресел, висящих одно на другим так, что ноги рослого мужчины наверняка упирались бы в закреплённую под ними клетку.

— Спускайтесь по одному, — послышался голос у меня за спиной. — На самый низ.

Я продолжал стоять у открытого проёма. Кто-то толкнул меня в плечо, но я даже не обернулся.

— Поторопитесь. Времени у нас немного.

Я с трудом заставил себя сдвинуться, повернулся к проёму спиной и, пригнувшись, осторожно свесил вниз правую ногу, нащупывая перекладину лестницы.

— Никто из вас не летал на таком? — раздался чей-то голос у меня над головой. — Это отсек с компенсаторами. При взлёте перегрузки не будут превышать полтора же. Это как при взлёте пассажирского самолёта. Первый класс практически.

Я спускался медленно, ноги мои постоянно соскальзывали со ступенек, а ладони взмокли от волнения. Дышать стало действительно тяжело — я сам невольно убедил себя в том, что в отсеке не хватает воздуха.

Добравшись до самого дна, я встал на выпуклом люке и посмотрел вверх. Вслед за мной по лестнице уже спускался Виктор — так же, как и я, судорожно хватаясь за перекладины и время от времени бросая настороженный взгляд вниз.

Я забрался в ближайшую ко мне клетку и сел в кресло — жёсткое и неудобное. За спинкой тут же что-то зажужжало, и меня крест-накрест обхватили тугие ремни. Я оказался намертво привязан к креслу.

Виктор спрыгнул с лестницы, пропустив несколько последних перекладин, и чуть не упал, поскользнувшись на скользкой поверхности люка. Он выставил в разные стороны руки и покачнулся, испуганно взглянув на меня.

— Осторожнее, — сказал я.

Виктор кивнул головой.

— И как здесь всё работает? — спросил он, подойдя к соседней клетке.

— Просто залезай и… всё, — сказал я.

— Звучит действительно просто, — сказал Виктор и протиснулся в кресло.

Через секунду он забавно вскрикнул, когда его обхватили ремни.

— Вот ведь чёрт! — выругался Виктор. — Предупредил бы хоть!

По лестнице спустился ещё один наш сокурсник и, молча взглянув на нас, залез в свою клетку.

— Перегрузки как при взлёте самолета, — сказал Виктор. — А на черта тогда это всё нужно? Костюмы эти?

— Полагается, наверное, — сказал я.

— Полагается… — недовольно повторил Виктор. — У меня уже… голова кругом идёт. Сомневаюсь, что я смогу сегодня сделать хоть что-нибудь полезное.

— Главная задача… — начал я.

На выпуклый люк спрыгнул ещё один студент.

— Главная задача у нас на сегодня, — сказал я, — не упасть в обморок.

Кто-то рассмеялся. Виктор тоже потешно фыркнул, а потом откинул назад голову, закатил глаза и беспомощно открыл рот, изображая обморок.

Через пару минут все уже сидели в креслах, связанные тугими ремнями. Я почему-то был уверен, что наши провожатые крикнут нам что-нибудь сверху напоследок, но вместо этого люк у нас над головой просто закрылся, а в стенах загорелись красные огни.

— Начинается, — прошептал я.

По стенам отсека пробежала частая электрическая судорога, и откуда-то снизу стал доноситься гулкий утробный рёв, пробиваясь через сотни метров высокопрочной стали.

— Что? Уже?! — выкрикнул кто-то.

— Уже, — сказал я, и в ту же секунду меня вжало в кресло.