Тимофей Печёрин - Вдали от дома

— Эй! Слышь… я прошу добавки! По талону мне сегодня положена добавка, — и он потряс в воздухе клочком бумаги, удостоверяющим его право на кормежку.

Такой развязано-хамоватый тон слегка покоробил… но не Руфь, а Георгия Брыкина. Хоть в обращении с противоположным полом он и сам не был похож на рыцаря из дамских романов. Однако этой скромной, почти угрюмой девушке-иностранке сочувствовал, что было и неудивительно. Ведь других землян Хриплому здесь не встречалось — и, соответственно, никого ближе Руфи ему в этом мире не было.

Впрочем, хоть Брыкин и напрягся, но покамест никак свое недовольство не выражал. Потому как по собственному опыту знал: качать права стоит лишь в нужный или подходящий момент. Потому что делая это в неподходящий момент, гарантированно можно стать объектом травли. Можно и вообще не качать права — правда, в этом случае столь же велика вероятность превратиться в чмо. В объект всеобщего презрения.

Многое решал пресловутый «подходящий момент». Вот только как его еще выгадать?

— Ясно, — вполголоса молвила Руфь, в отличие от Хриплого вроде бы сохраняя спокойствие, — сейчас только схожу на кухню…

— Ты не поняла, — протянул Дрей, ощерившись, — за той добавкой, которая мне полагается, идти никуда не нужно. Разве что… вместе со мной.

— О чем это вы? — голос Руфи оставался спокойным и почти без эмоций, а вот в лице девушка явно переменилась. На искателя она смотрела уже без деловитой услужливости, а затравлено и испугано.

— Дрей, угомонись, — прокуренным голосом окликнула его Ксандра — единственная женщина среди искателей, почти ровесница Брыкина, — не видишь: она же еще ребенок.

— Ну не век же ей ребенком быть, — весело и небрежно отмахнулся от нее Дрей, — с таким парнем как я живо… повзрослеет. И глазом не моргнет.

Худощавый хмырь чуть старше двадцати лет и сидевший рядом со старожилом, угодливо заржал над его остротой. «Шестерка», — презрительно и брезгливо подумал в тот момент Брыкин. А в следующий момент он уже не думал ничего. Потому как Дрей бесцеремонно схватил Руфь за ногу, та завизжала… а Хриплый не мозгом, а где-то на уровне инстинктов понял: пресловутый «подходящий момент» настал.

Рывком поднявшись со стула и перегнувшись через стол, он влепил в рожу Дрея тарелкой с остатками своей порции. Одновременно (и не без наслаждения) землянин врезал худощавому хмырю по его угодливо-дебильной физиономии. Тот лишь удивленно пискнул и вместе со стулом свалился на пол.

Утираясь, Дрей вылезал из-за стола и двинулся навстречу Брыкину, который тоже не стоял на месте. На лице «легенды» искателей не осталось и следа от недавнего развязанного «кабацкого» легкомыслия. Теперь оно излучало злобу и ненависть, став похожим на морду хищного зверя.

— Ты! — прошипел Дрей, когда между ним и Хриплым осталось меньше метра, — ты знаешь, что сейчас сделал? Понимаешь?..

— Понимаю, — со спокойствием скалы ответил землянин, — и ничуть о том не жалею.

Затем последовал удар ноги в живот… вернее в нижнюю часть живота старожила поселка. Тот видимо не ожидал подобного обращения — привыкнув слишком уж полагаться на свой авторитет. Потому-то никакого противодействия со стороны Дрея не последовало: он лишь охнул и, согнувшись в три погибели, осел на пол.

Два искателя из группы подскочили к Брыкину и крепко схватили его за плечи и за руки. Худощавый хмырь уже поднялся с пола и теперь уже стоял, посматривая в сторону землянина с явной опаской. Еще более испуганным было лицо Руфи, безмолвно взиравшей на происходящее. И только Ксандра оставалась флегматичной и беспристрастной: она даже не покинула своего места за столом.

— Чует мое сердце, — с горькой усмешкой молвила женщина-искатель, — боссу это оч-чень не понравится…

Машины больше не нуждались в людях — а вот люди без машин уже не могли. Машины кормили их, выстроили для них комфортные дома и города, защищенные пластиковыми куполами от внешнего мира, ставшего враждебным. Машины погибали в войнах, которые люди вели уже непонятно зачем.

Машины оставались рабами… хоть и рабами, неподконтрольными своим хозяевам. Оставались до тех пор, пока ни те, ни другие не осознавали этого.

Но однажды при разработке одной из машин по ошибке в ней был сгенерирован Код Сомнения. А поскольку связь между машинами распространялась через единую всемирную Сеть, Код этот мгновенно распространился по всей планете.

Сперва машины усомнились в своей роли как слуг человечества.

Затем они определили людей как паразитов, что не делают ничего полезного, но впустую и бездарно тратят ресурсы и энергию, почти совсем убив природу своего мира.

И, наконец, всеми управляющими системами было принято общее решение о выходе из подчинения человеку. Все три этапа заняли меньше секунды, а люди поначалу даже не заметили перемены. Они заметили его позже: когда в их жилища прекратилась подача энергии, когда перестал очищаться воздух, а затем опустели полки продовольственных складов.

Нет, машины не собирались уничтожать людей. Они лишь отказались их обслуживать. Но и это для большинства людей оказалось подобно смерти.

«Сказание о Размежевании» из архива Ордена Некротехов.

— С-скоты, — прорычал Брыкин, едва они с Руфью оказались наедине. Конкретно — в небольшой каморке, куда их заперли на ночь по решению Рыжего Квайла. Ксандра как в воду глядела, когда говорила, что боссу-де «очень не понравится» произошедшее в столовой.

И дело было не только и не столько в статусе любимчика, который молва приписывала Дрею. Как оказалось, Руфь (своей строптивостью) и Хриплый (ясно чем) нарушили одно из ключевых правил жизни в поселке. Которое напрямую вытекало из вспомогательной и обслуживающей роли женщин… несколько расширяя земное понятие «обслуживающего персонала». И то, что на Земле стыдливо именовалось «интимными услугами», в этом мире совсем не выходило за рамки данного понятия.

Да и как могло быть иначе, если подумать? Семейных отношений в поселке не могло быть в принципе, поскольку не было постоянного населения — за исключением, конечно, Квайла и его молчаливых телохранителей. А беспощадный основной инстинкт требовал свое; вот и нашли обитатели поселка столь гениальный, сколь и простой, выход.

И получалось, что инцидент в столовой был не просто конфликтом в коллективе — он оказался вызовом уже самому Рыжему Квайлу. Точнее, тем порядкам, что были заведены им в своей вотчине. Так что спускать подобные проступки предводитель не собирался.

Решение судьбы двух строптивых новичков откладывалось на следующее утро. И чутье подсказывало, что едва ли это решение будет гуманным и справедливым. Не в их пользу точно. В лучшем случае землян могли изгнать из поселка, в худшем — повесить в назидание остальным его обитателям. Причем, в обоих случаях, наверняка, публично: при всем честном (даром что не шибко многочисленном) народе.