Майкл Флинн - Танцор Января

Щен успешно изображал гостеприимство и был настолько ненавязчив, что большую часть времени Хью не имел понятия, где тот находится. Но на пристани Эренспорта Олафссон доказал, что способен на внезапные и жесткие действия. Это значило больше, чем устраивало Хью. Кто, как не Призрак Ардоу, лучше всех знал, на что способен незаметный человек? Поэтому Хью спал крайне чутко, пока корабль полз к Великой магистрали: воздушный шлюз находился неуютно близко, а вывод, что «трое — уже толпа», для достаточно рационального человека был пугающе очевидным.

До выхода из системы Нового Эрена оставалось два дня, когда Хью и Фудир впервые оказались наедине. Все завтракали в столовой, но затем Олафссон был вызван на палубу, чтобы управиться с корректировками по вхождению на Великую магистраль. Фудир запрограммировал кюхенарт на приготовление мерзкого терранского блюда из тушеного риса, картофеля, лука, зеленого чили, горчицы, карри и арахиса, с острым запахом которого едва справлялись воздушные фильтры.

Хью заговорил было о Январе, но Фудир жестом оборвал его. Он указал на свое ухо и закатил глаза в сторону отсека пилота. Хью кивнул и дотронулся до губ.

Вздохнув, он встал из-за стола и отошел к буфету, чтобы заварить чай. Фудир, видимо, не стремился обсуждать Танцора и текущие затруднения — по крайней мере, пока их мог подслушивать Олафссон — а Олафссон мог это делать в любое время.

— Я тебе говорил, — сказал Хью, — что первые семь лет у меня не было имени?

Фудир что-то пробормотал и оторвал взгляд от завтрака.

— А теперь их у тебя слишком много.

Хью принял его слова за знак внимания.

— Я был тем, кого называли вермбино. Я бегал по улице с толпой других ребятишек, воровал еду и одежду, убегал от милитариев и феггинсов, выискивал укромные местечки, где можно было поспать или спрятаться. У лавочников было оружие, и мы были для них никем. Детьми-червями. Временами они собирались в… охотничьи отряды. О, до чего мы любили бегать от них, и призом за победу было — остаться в живых и продолжить заниматься тем же самым на следующий день. Вот почему Красавчик Джек не мог выследить Призрака. Не в том случае, если почти с самого рождения обнаружение означало смертный приговор. Я стал довольно хорош в этом деле. Не всем такое удавалось.

Фудир отрезал кусок масалы досы. [42] Масала доса — популярное блюдо в Южной Индии, представляет собой хрустящий блин с начинкой из картофеля со специями.

— Ты знал своих родителей? — спросил он, пережевывая картофель с луком.

— Фудир, я даже не уверен, были ли у меня родители. Я не знал, что такое родители. А однажды, когда в моей… моей стайке осталось всего трое, я попытался ограбить человека на рынке у Гранд-канала. Это был худощавый мужчина с кошелем, который он носил на поясе поверх рясы. Поэтому я пробежал мимо него, на ходу срезав пояс и подхватив падающий кошель. Я был уже на полпути к переулку, когда он окликнул меня. Он сказал…

Хью прервался, пытаясь вспомнить.

— Он сказал: «Погоди, тут еще осталось». Я обернулся и уставился на него: он собрал высыпавшиеся из кошеля дукаты и протягивал их мне. Что ж, позднее я услышал выражение: «Время играет решающую роль». Там были люди, звавшиеся милитариями, и еще двое других, выхвативших ножи, хоть я и не знаю, что они собирались делать: вернуть деньги владельцу или же забрать их себе.

— Природе любого зверя, — наставительно сказал Фудир, — свойственно искать свою выгоду; и если кто-либо или что-либо — будь то брат, мать, любовник или сам Бог — становится помехой, мы низвергаем его, сбрасываем его статуи и сжигаем его храмы. Я не понимаю человека с кошелем, но понимаю людей с ножами. Ты совершил ошибку, когда остановился и обернулся. Ты потерял ценное время.

— Да. — Хью погрузился в молчание, всматриваясь в прошлое, словно сторонний наблюдатель, и пытаясь узнать в том вермбино самого себя. В своих воспоминаниях он будто воспарил над сценой на Виа-Боадай, взирая на людей с ножами, прохожих, застывших в ожидании, мужчину в рясе с протянутой рукой и, в первую очередь, на пригнувшегося на бегу вермбино.

— Не знаю зачем, — наконец сказал он. — До сих пор не знаю зачем. Но я подбежал к нему, в смысле, к тому мужчине, и он обнял меня, ограждая от людей с ножами, и сказал… Он спросил: «Ты бы хотел обрести имя?»

Хью отвернулся, застигнутый врасплох живостью воспоминаний, эхом того голоса в памяти.

— И каким было твое первое имя? Как он нарек тебя?

— Эсп’ранцо, Дающий Надежду. Думаю, он разглядел во мне что-то, что вселило в него надежду.

— Твоя инициативность, — предположил Фудир, — твоя дерзость, желание выжить. Он мог бы быть жрецом дарвинистов, отобравшим тебя естественным образом, поскольку ты выжил.

— Нет, как-то я спросил у него, много лет спустя, когда принес ему бенефицию [43] Бенефиция (от лат. beneficium — благодеяние) — здесь, по всей вероятности, подразумевается пожертвование на нужды церкви. от моего отца; и он ответил, что у него была надежда еще до того, как он нашел мальчика.

— А твоего отца звали делла Косса?

— Делла Коста. Шен-куа делла Коста. Он пришел в дом, где ряса держал нескольких мальчишек вроде меня, выстроил нас в ряд и ходил взад-вперед, а затем ткнул в меня пальцем. Он отвез меня в семейное имение, облачил в дорогие стеганые одежды, надел на пальцы золотые кольца и закатил пир, где в мою честь пили вино и чай, как будто я только что родился.

— И так ты стал Рингбао делла Коста. А затем…

— То все были служебные имена. Обычно я выбирал их сам. Я был Людовиком Крауцером Девятым, когда работал заместителем министра финансов на Марквальде, солнце Гесслера. Я был Слимом — просто Слимом — в бытность министром образования на луне Джемсона, Звезде Уркварта.

— А теперь ты Хью О’Кэрролл.

Хью не ответил, и молчание продолжалось некоторое время, пока он наполнял чайный шарик. Он ждал, что Фудир поделится историей о себе, но, похоже, у терранина не было детства, по крайней мере такого, о котором он желал бы рассказать. Наконец настойчивый свист закипевшей воды позвал О’Кэрролла назад к буфету, где он приготовил чашку.

— Олафссон не торопится, — бросил он через плечо, но Фудир промолчал.

У заваривающегося чая был приятный запах. Эреноты слыли страстными любителями чая, когда не употребляли чего-нибудь покрепче, но прежде Хью не встречался напиток с таким нежным и приятным ароматом. Скорее всего, листья были собраны на Узле Павлина или на Башмаке Пьянчуги. Хью принес чашку своему компаньону, который сделал глоток и поморщился.

— Он не настоящий, — сказал Фудир, указывая на чашку, но при этом кивнув на коридор, ведущий к отсеку пилота. — Но любопытно пахнет. Почему ты не следишь за тем, что делаешь?