Джон Лав - Вера

Другие Люди существовали везде. И они, чуть спросишь, цитировали своих знакомых, а те, в свою очередь, ссылались на кого-то еще, а потому, когда «Чарльз Мэнсон» прибывал на очередную планету и Фурду приходилось покидать корабль и иметь дело с тем, что Другие Люди называли реальным миром, коммандер постоянно оказывался в череде тенистых приемных, где, стоило ему войти, замолкали все разговоры и возобновлялись, лишь когда он выходил за дверь. В каждой такой приемной всегда находились Другие Люди, те, кто по-настоящему его ненавидел, и они вечно исчезали за минуту до появления коммандера, оставляя за собой еще теплое кресло, недопитый бокал или какую-нибудь надпись, намалеванную на стене. Фурд понимал, что многие действительно так думают. Знал, что в его отсутствие они повернутся друг к другу и расскажут о том, как этих вот, с «аутсайдера», не выносят какие-то Другие Люди.

Когда он и Тахл вышли из караульной и приблизились к коляске, ту со всех сторон окружало оружие. Шесть пулеметов среднего калибра смотрели на кузов повозки с двух трехтурельных шестиколесников, которые сопровождали Фурда от внешнего периметра; изящные автоматические пушки невозмутимо следили за любым движением с вершины внутреннего ограждения; а тяжелый калибр погрузили на десять огромных двенадцатигусеничников, те должны были обеспечить безопасность Фурда на последних милях до девятой площадки. Там, похоже, собралось чуть ли не все население Блентпорта, дабы посмотреть, как коммандер взойдет на борт «Чарльза Мэнсона». Или попытается взойти.

Снаружи из громкоговорителя донесся первый сигнал, и три, а то и четыре сотни солдат словно выпрыгнули из-под земли и молчаливо засуетились вокруг техники. После второго они исчезли, как будто их засосало внутрь машин. А по третьему начали открываться внутренние ворота, большая сетка из перекладин и рабицы около тридцати футов в ширину, и это отняло немало времени. Загорелся знак «ПРОЕЗД РАЗРЕШЕН», кнут возницы развернулся, сплюнул в тяжелом воздухе, и химеры, виляя из стороны в сторону массивными серыми задами, резко бросились вперед, поначалу безуспешно метнулись влево, вправо, а потом с неохотой провезли коляску через ворота. Десять двенадцатигусеничников незамедлительно сгрудились вокруг — два спереди, по три с каждой стороны, два сзади, — словно изолируя инфекцию, проникшую в рану; а потом кавалькада — она походила на дворнягу в окружении десяти слонов — двинулась по широкой длинной дороге, ведущей к посадочным площадкам и сердцу Блентпорта. Те же медленные механизмы, которые подняли ворота, с оглушительным грохотом захлопнули их, и огромная безмолвная стая безголосых белых птиц рассыпавшейся пудрой взметнулась с травы и тут же села вновь.

Автоматические пушки на изгибе ограждения, тянущегося на сотни футов по обе стороны от ворот, пристально следили за процессией, поводя в воздухе стволами по идеально откалиброванным траекториям, даже когда та удалилась на порядочное расстояние; но десять минут спустя Буссэ дал сигнал с ведущего транспорта в караулку, что «ВЪЕЗД НА ТЕРРИТОРИЮ ПОСАДОЧНОЙ ПЛОЩАДКИ РАЗРЕШЕН», и они отвернулись прочь, позабыв о Фурде навсегда.

— Площадка девятнадцать, — объявил Буссэ по коммуникатору Фурда, хотя это было совершенно излишне, кавалькада и так проезжала через перекресток с огромным знаком «ПЛОЩАДКА 19». — Одна из удаленных малых площадок. До вашего корабля около пятнадцати минут, если мы никого не встретим по пути.

— Похоже, уже встретили, — ответил Фурд, имея в виду дрон, который следовал за ними, бесшумно паря в сотне футов над землей, его манипуляторы висели под днищем выпущенными кишками.

Буссэ не ответил, и коммандер попытался перекричать шум машин вокруг:

— Этот дрон подчиняется вам?

— Да, коммандер. Настолько же, насколько этот эскорт.

Слева от них раскинулась посадочная площадка 19. Утопленную в земле решетку из бетона и металла около тысячи футов в длину и четырехсот в ширину пересекали навесные мостики и окружали антигравитационные генераторы; их установили в травянистых склонах, плавно спускавшихся к ее поверхности. Вокруг вздымались мачтовые краны и грузоподъемники, подобно сборищу хирургов, склонившихся над операционным столом. Площадку окружала широкая, окаймленная деревьями дорога, вдоль которой громоздились низенькие здания, по большей части инженерного толка. Остальные службы размещались под землей. Площадка была маленькой, а потому могла оснастить корабль размером с малый крейсер, может, класса 079 или 080, но не больше.

Сейчас тут почти ничего не было. Ни корабля, ни людей — лишь несколько человек торчали у окон и что-то говорили в коммуникаторы, пока мимо проезжала коляска с эскортом.

На площадке 14 стоял легкий крейсер класса 047. Дорога шла в гору, и, когда процессия взобралась наверх, Фурд оглянулся. Площадку полностью очистили, только заостренный плоский корпус корабля сиял лезвием метательного ножа, и коммандер все понял еще до того, как взревели стартовые сирены, а Буссэ принялся орать в коммуникатор, отдавая приказы занять укрытие.

— Полковник, вы хотите сказать, что нам надо спрятаться под коляской?

— Я хочу сказать, что этот корабль сейчас взлетит и я понятия не имею, что случится потом.

— А разве у вас уже не должны появиться какие-то соображения на этот счет?

Буссэ оборвал связь.

Снаружи стартовая сирена поднялась на полтона, а машины эскорта сомкнулись защитным кругом вокруг повозки. Ту трясло, так как химеры испугались и панически дергались в разные стороны. Два дрона взлетели выше и переместились дальше по обе стороны дороги.

— Коммандер, — начал Тахл, — возможно, нам следует…

— Нет времени. Это всего лишь «ноль-четыре-семь», но если он действительно решит атаковать, нам конец. Даже сотня машин его не остановит.

Но Фурд уже понял, что собирается делать корабль. Коммандер откинулся назад и стал наблюдать, как тот бесшумно, безупречно поднимается в воздух на магнитных двигателях для маневров в атмосфере и направляется к ним. Эскорт — не столь бесшумно, но так же безупречно — сомкнул круг обороны вокруг повозки. Несмотря на размеры, бронетехника походила на игрушечные модельки, расставленные на дороге гигантской невидимой рукой — рукой, что сейчас вернулась, сжимая в кулаке серебряный нож. Корабль подлетел ближе.

Он остановился лишь однажды. Когда пыль и выхлопные газы, поднятые двигателями, стали оседать, в тишине, разрываемой все более громким криком химер, корабль медленно, намеренно пролетел меньше чем в тридцати футах над ними. Всего лишь 047, но его длинный плоский корпус казался бескрайним. Животные ревели, но не из страха, а от ярости на неправильность этого бесшумного полета. Ни дуновения, ни звука, словно над ними, скользя, открывалась бесконечная створка серебряного люка, и процесс было не остановить.