Денис Кащеев - Второй курс, или Не ходите, дети, в Африку гулять!

Следующим на пути раненого зверя был Поль. «Инструктор по гориллам», без сомнения, был неплохо знаком и с гиппопотамами и прекрасно представлял, чем может быть чревата встреча с этими «речными конями», как их величали древние греки. Даже не пытаясь достать оружие, негр со всех ног бросился в сторону леса. Бежал он, надо отдать ему должное, довольно быстро, но бегемот словно решил раз и навсегда опровергнуть бытующие в Европе легенды о своей медлительности и неуклюжести. Гиппопотам нагнал Поля еще до того, как тот достиг края леса. Удар мощными клыками – и негр повержен наземь. Могучие ноги довершили дело.

Пробежав по инерции еще несколько метров, бегемот остановился и медленно развернулся в сторону Николь. Та не двигалась с места. Наклонив широкую голову, гиппопотам шагнул к француженке, однако внезапно покачнулся. Сил бегемота хватило на то, чтобы сделать еще один шаг, но тут его передние ноги подогнулись, и гигантская туша рухнула на траву.

Это было последнее, что видел Иван в Африке: в момент, когда пузо гиппопотама коснулось земли, сознание Голицына отключилось.

На борт вертолета ВВС Бельгии, облетавшего на рассвете окрестности Хабьяриманы в поисках подлежащих эвакуации европейцев, его подняли в глубоком забытьи.

Теплым июньским утром прилично одетый среднего роста темноволосый юноша лет двадцати с худым, усталым лицом поднялся на крыльцо скромного здания заштатного парижского банка и, пройдя через две пары автоматических стеклянных дверей, оказался в просторном светлом холле.

– Могу я вам чем-то помочь, месье? – слащаво улыбаясь, шагнул навстречу ему из-за стойки служитель.

Юноша отрицательно качнул головой.

– Желаете открыть у нас счет? – не отставал служитель.

Вновь жест, означающий «нет», сопровождаемый взмахом руки в сторону золотистой таблички на стене с символическим изображением пирамиды прямоугольных ящичков.

– Ах, сейф! – догадался служитель. – Депозитарий справа по коридору. Прошу вас, месье!

Кивнув, юноша неспешно проследовал в указанном ему направлении.

Войдя в нужную дверь, он извлек из кармана небольшой ключ с шестизначным номером на черной пластиковой головке и протянул его сидящей за столом миловидной девушке.

– Ячейка номер сто тридцать три триста сорок семь, – выдвинув ящик слева от себя, та извлекла из него тонкую папку и положила ее перед собой. – Месье Оливье Дезайи? Ваши документы, пожалуйста!

Все так же молча юноша протянул ей свою карточку «carte d›identité».

– Благодарю вас, месье. Распишитесь, пожалуйста, вот здесь.

Сравнив подпись клиента с имеющимся образцом, сотрудница банка вернула ему идентификационную карточку и ключ и, выйдя из-за стола, отворила массивную металлическую решетку.

– Прошу вас, месье!

Кивнув, юноша вошел в помещение депозитария. Дверь за ним с тихим щелчком закрылась, затем лязгнула, возвращаясь на место, решетка.

Он оказался в комнате без окон, все стены которой, от пола до потолка, занимали серые сейфовые ячейки с аккуратными номерами на маленьких овальных табличках. Быстро найдя нужную, юноша вставил ключ в прорезь замка, и дверца бесшумно отворилась. Выдвинув пластиковый ящичек, молчаливый клиент извлек со дна тонкий белый конверт. Прощупав его пальцами и убедившись, что содержимое на месте, юноша сунул конверт в карман, после чего вернул пустой ящик на место и запер дверцу.

– Благодарю вас, месье! – проворковала на прощанье сотрудница депозитария.

Клиент ответил вежливым кивком.

Выйдя из банка, юноша шагнул было к входу в метро, но тут же передумал. Парижскую подземку он недолюбливал: грязная, малопонятная, да к тому же еще далеко не на каждой станции имеются кассы с нормальными кассирами, а для билетных автоматов нужна мелочь, которой в нужный момент почему-то никогда под рукой не оказывается. Можно, конечно, последовать примеру местной черной молодежи, ловко перепрыгивающей через турникеты буквально на глазах у перемещающихся по трое полицейских, но гораздо приятнее будет прогуляться пешком – благо городок-то всего ничего, даром что «столица мира»! К тому же сегодня его последний день в Париже…

Перейдя широкую улицу и миновав помпезные павильоны дворца Шайо, молодой человек вышел на широкую смотровую площадку. Внизу, в парке Торокадеро, били фонтаны – говорят, самые большие в Париже, но на его взгляд, ровным счетом ничего особенного, впереди же, на противоположном берегу Сены, растопырив приземистые ноги-опоры, устремлялась в высь неба красавица Эйфелева башня. Полюбовавшись с минуту ее стройным силуэтом, юноша перевел взгляд на площадь под башней и помрачнел: очередь страждущих подняться на главный символ Парижа, расположись она вертикально, всерьез поспорила бы по высоте с самим творением гениального инженера конца XIX – начала XX веков.

– Ишь, понаехали… – пробормотал молодой человек себе под нос.

Время в его распоряжении, вообще-то, имелось, но тупо стоять в очереди среди бестолковых туристов совершенно не хотелось. Еще раз окинув взглядом ажурную конструкцию башни, юноша направился вниз, к мосту через Сену. Перейдя на левый берег, он спустился на набережную и купил в кассе билет на прогулочный кораблик. Теплоходик подошел почти сразу. Поднявшись на борт, юноша прошел насквозь закрытый салон и оказался на продуваемой всеми ветрами корме. Здесь, возле величаво развевающегося французского флага, он и остановился, облокотившись на металлические перила.

Кораблик отвалил от причала и неторопливо двинулся вверх по течению. Постепенно позади остались мост Александра III, заложенный в ознаменование франко-русского союза российским императором Николаем II и названный в честь его отца, площадь Согласия со знаменитым луксорским обелиском, подаренным Франции египетским вице-королем Мухаммедом Али, сад Тюильри, несколько более мрачный, чем можно было бы ожидать, фасад Лувра…

На острове Сите молодой человек с теплоходика сошел. Перед входом в Нотр-Дам также стояла довольно приличная очередь. Еще одну – пожалуй, даже еще более длинную – требовалось отстоять, если желаешь подняться на башни собора – поближе познакомиться со знаменитыми химерами и полюбоваться на тот самый колокол, в который каждый день звонил несчастный Квазимодо. Бросив взгляд на часы, юноша покачал головой: бодяги часа на два. Нет уж, увольте!

Вернувшись, наконец, на правый берег Сены, молодой человек, любуясь на ходу средневековыми стенами тюрьмы Консьержери, двинулся по набережной в сторону Лувра. Вот и церковь Сен-Жермен-л’Оксеруа, прославившаяся тем, что ее колокола дали сигнал началу резни в Варфоломеевскую ночь, пережить которую было не суждено тысячам французов, ужаснувшей, как говорят, даже самого Ивана Грозного.