Геннадий Прашкевич - Великий Краббен (сборник)

Протянув руку, я нащупал фонарь.

Вспышка света вырвала из тьмы плоское оскаленное лицо йети.

Я вздрогнул. Наверное, встречи с такими вот существами подтолкнули впечатлительных горцев к многочисленным легендам о горных оборотнях – плоское, искаженное страхом и болезнью, оскаленное лицо. «Давай без этих доисторических шуток», – усмехнулся я, выключая фонарь, и услышал снаружи заунывный крик. Его не заглушали даже порывы ветра.

Расшнуровав палатку, я выбрался наружу.

Вспыхнула во тьме огненная дорожка – это вдали с голых скал падали камни.

Лунный свет серебрил окружающее, мерцал на ледяных сколах, и в нереальном этом, как бы колеблющемся свете я совсем недалеко увидел тень.

Кто это? – подумал я.

Может, шерп Пасанг, решивший вернуться?

Но тень приблизилась – крупная, взлохмаченная, вдруг переставшая быть тенью, и я замер от восторга. Да, да, никакого страха я не чувствовал, только восторг. Это был еще один тхлох-мунг, наверное, самец – крупный, плечистый, с поджарыми волосатыми бедрами, втянутым животом. Тяжелое надбровье, увеличенное не в меру густыми бровями, нависало над маленькими злыми глазами, а гребень на голове напоминал лохматую митру. Он ничем не напоминал своего робкого собрата. А недавно он, кажется, занимался ужином: с плоской нижней губы свисал корешок рододендрона.

Я невольно усмехнулся:

– Пришли за своим родственником?

Мой голос поверг снежного человека в изумление.

Он злобно заворчал и, неуклюже переваливаясь в снегу, отступил на шаг.

Ветром бросило в нас снежные хлопья. Йети нервно мотнул головой, и я повторил за ним этот резкий жест. Почему-то это страшно напугало его, и он бросился вверх по склону. Бежал йети резко, отталкиваясь руками от камней и глыб льда, он активно помогал себе при беге длинными волосатыми руками.

Сколько ему лет?

И сколько лет нам?

И сколько лет человечеству?

Геологи научились датировать летопись планеты, астрофизики вычисляют точный возраст звезд, но когда появились мы – люди? Кого можно назвать нашим прямым предком – питекантропа, синантропа, австралопитека, неандертальца, кроманьонца? Наука постепенно заполняет ступеньки долгой эволюционной лестницы, но далеко не вся она выстроена. В 1959 году в Африке археолог Луис Лики нашел останки примитивного существа, которое назвал зинджантропом. Здесь же, продолжая раскопки, Лики нашел череп еще одного существа, названного им «человеком умелым». Был ли «человек умелый» ближе к нам, чем зинджантроп? У него не было тяжелых надбровных дуг, низкого, скошенного назад лба, но по абсолютному возрасту он был гораздо старше зинджантропа. Да и сама эволюционная лестница оказалась не такой уж прямой. Скорее, не лестница, а древо, отдельные ветви которого могут отмирать или пускать всё новые и новые отростки. Не случайно появился термин тупиковая ветвь . При определенных условиях предки и потомки могут сосуществовать. Они могут неопределенно долго двигаться параллельными курсами. Не является ли такой тупиковой ветвью мой простуженный пленник, переживший неандертальцев и кроманьонцев и сейчас так трудно умирающий в тесной палатке своего далекого внука?

Ветер порывами налетал на скалы.

В щели с силой вдувало снежную пыль.

А близко к утру я расслышал что-то вроде исполинского вздоха.

Палатку встряхнуло, и откуда-то пришло и стало шириться тревожное странное шуршание. Своей непонятностью и шириной, своим давлением на барабанные перепонки оно страшило меня гораздо больше, чем шум ветра. Палетку приподняло и смяло, из всех щелей хлынули ледяные струи. Взмахом ножа я вспорол крепкое полотно и вывалился прямо в мутную клокочущую воду.

Крутящийся вал накрыл меня с головой.

В неверном лунном свете, задыхаясь, отплевываясь, я видел, как фантастически медленно рушатся со стен, окруживших черное озеро, ледяные искрящиеся козырьки. Они валились в воду, поднимая гигантские валы, а потом медленно и страшно всплывали из глубин в струях воды, как белые левиафаны. Напрасно в отчаянии я вновь и вновь пытался пробиться к мысу, за который напором воды отшвырнуло палатку с запутавшимся в ней йети. Ледяная вода обжигала. Крутка обмерзла и стала жесткой. Если хочешь жить, сказал я себе, беги в долину. Смирись и беги. Нельзя терять ни минуты. С самого начала йети казался мне слишком фантастическим подарком.

Масса Гималаев еще находилась в тени, но самые высокие вершины, подсвеченные невидимым Солнцем, уже сияли в блистательном одиночестве. Не зря шерпы населили их мстительными и злобными богами. Огнистые капли медленно срывались с одиноких, переливающихся всеми цветами радуги сосулек и с тонким звоном падали в снег.

Только в горах ледяную пустыню так быстро сменяет цветущий сад.

Зеленый барбарис и рододендроны, гирлянды ломоноса – всё вокруг казалось розовым от цветов. Ни один садовник не смог бы создать такого. Чахлые кустики розовых и лиловых цветов прихотливо перемежались холмиками и наростами изумрудного льда, пронизанного кое-где высокими стрелками ранних примул, а в неглубоких прогалинах поднимались маки. Хижина отшельника, как их называют в Непале – найдана, в которой мы оставили вещи, находилась где-то тут рядом, но множество диких тропинок сбивали меня, и я вышел к хижине неожиданно.

Найдан сидел в крохотном дворике.

Длинные тонкие пальцы перебирали четки.

Найдан был стар, согбен, и, увидев его, я сразу почему-то понял, что шерп к нему не заходил.

Калитка скрипнула, найдан поднял голову.

Вынув из деревянного ларя сухое белье, свитер, брюки, я переоделся.

Потом подошел к низкой ограде, украшенной ящиками с цветами, и взглянул на снежную громаду Ама-Даблана. Я думал о шерпе, ушедшем вниз, в селение. Это была не самая горькая мысль, но где-то внутри она подогревалась затаенной обидой. Я понимал, что встреча с йети была равносильна для шерпа встрече с самим хозяином ада. О чем подумал он, увидев след йети? О страшном хозяине ада Эрлик-хане, который держит в руках волшебное зеркало толи, в котором отражаются все грехи и добродетели человека? О великом аде живых существ – об аде сопредельном, об аде холодном, об аде непреходящем? Наверное, только видение адов, совокупно разрушающих, громко рыдающих, темных, ужасных, в которых грешники убивают друг друга и вновь и вновь воскресают для вечных страданий, могло заставить шерпа уйти…

Еще более горько было думать о так ужасно потерянном мною йети.

Как грешник с ненасытным желудком, но со ртом не шире, а даже уже игольного ушка, я жаждал великого открытия, но оно дважды не состоялось, ибо чем я могу доказать людям то, что якобы несколько темных ночных часов провел в палатке рядом с существом, могущим пролить свет на всю историю человечества?