Павел Царёв - Матрица Души

Надежда Рэндом первые два месяца упивалась любимой рабо-той. Она моделировала для ириоиов многочисленные стандартные ситуации, проверяла свои и чужие идеи, но постепенно её энтузиазм вместе с изобретательностью иссякли… Видя отчаяние Надежды, к её работе присоединились Андрей и Кел-вин. Они изменили условия экспериментов и стали вызывать на контакт одновременно нескольких призрачных, вечно меняющихся химер. Теперь, они могли быть уверены, что имеют дело с раз-ными особями. Но и такие эксперименты ни к чему не привели.

Келвина давно преследовал вопрос: в чём суть гениальности, талантливости одних и серости, шаблонности других людей? Чи-тая произведения древних и современных философов, oн выстрадал убеждение — несмотря на то, что человек гордо именует себя эпитетом «разумный», мыслит он в течение жизни чрезвычай-но мало. Являясь продуктом социума, люди с детства оказываются в плену пяти-шести общих логических схем и ещё меньше-го количества жизненных постулатов, под которые они подго-няют всё новое, неизвестное, не задумываясь, например, что, следуя общеизвестному «если», — «то», зачастую, соединяется с «ес-ли» условно — причинностной связью более по аналогии, по при-вычке, нежели в процессе истинного мышления. К счастью, рожде-ние одной из настоящих мыслей произошло у Келвина на глазах. Когда Андрей рассуждал о расходящихся алгоритмах мышления лю-дей и компьютавров, пытаясь втолковать Надежде идею обречённости на провал всех прошлых и будущих попыток установле-ния контактов с предположительно разумными формами жизни, основанной не на биологии химических процессов в жидких растворах, лингвотехник вдруг встрепенулась, прислушиваясь к чему-то в себе. В этот момент, наверное, Келвин и влюбился в девушку.

Привыкший принимать решения за других и требовать к себе подчинения, он неожиданно осознал… нет — почувствовал со всей полнотой обречённости, что в людях, по крайней мере, в некото-рых из них, существует нечто неподвластное ни ему, ни кому-нибудь другому — божественное вдохновение, безумное наитие, ко-торое легко разрушить, но никаким принуждением или поощрением не создать. Именно недоступность, отрешённость Надежды в мо-мент медленного загорания в ее тёмных зрачках истинной мысли покорили его сердце. А идея была проста:

— Мы, почему-то, при контактах с инопланетянами исходим из прин-ципа неизменности мировых законов, — медленно заговорила… нет, скорее, начала вещать девушка, уставясь немигающим взгля-дом в пустоту перед собой. — Возможно, это — правильно. Но мы ни-когда не учитываем ни особенностей сред обитания двух рас, вступающих между собой в контакт, ни особенностей истории их познания…

Действительно, ты, Андрей, прав в том, что нам не познать тех ощущений, которые свойственны ирионам. Что значит, напри-мер, для холодной плазменной жизни — видеть, слышать, осязать? Быть может, пифагоровы штаны, сооружённые нами из медной про-волоки для иллюстрации основ математики, ирионы воспринимают как ловушку? Скажу более, Андрей. Исходя из нашего опыта познания, чётко можно сформулировать одну аксиому: самой нераз-гаданной тайной для нас всегда была и остаётся тайна зарож-дения жизни и разума…

Что нам ясно после тысяч лет исследований природы? Откры-ли атомы, молекулы, несколько законов их существования — и хи-мия для нас стала понятна. Заглянули эфирными телескопами в центр Галактики и её функционирование у нас как на ладони… А с жизнью? Мы открываем одни законы за другими, мы подключаем к решению задачи физические, химические знания, оборудование, немалые средства… В итоге же — бессильно разводим руками… Также — и разум. Что есть мысль? — Механические вибрации вре-мён Гюйгенса? Электрический ток? Химические реакции? Ус-ловные рефлексы? — всё это нам, более или менее, понятно в каждый исторический момент времени, но эта кажущаяся понят-ность пасует перед объяснением того, что нам дано от рожде-ния, того, что изначально наше…

Почему же у ирионов не может быть также?.. Используя ве-ликий принцип «ad hominem» в отношении себя, как «от ириона» для объяснения ирионами собственного существования в приро-де, полевые разумные существа должны иметь в качестве декартовских «очевидностей» другие, нежели у нас постулаты… Для них наша арифметика, что для нас — вариативная математика вир-туальных квантовых осциляций, а о существовании себя в псевдоэвклидовом пространстве они подозревают меньше, чем мы, в своё время, о римановом. Для них — теорема Пифагора такая же загадка, как для нас — теорема Сёреля об окружности листа Мебиуса, доказательство которой исчезло во время войны с корнукраками.

— Ну, вот. Ты сама всё понимаешь, — обрадовался Андрей.

— Но, кроме установления аналогий между ощущениями, кроме по-пыток обнаружения понимания, исходя из элементарных научных представлений, следуя истории человеческого познания, есть ещё один путь, путь изучения друг друга из практики совместного проживания. Для совершенно чуждых рас только при появлении совместного опыта возможно рождение взаимопонимания.

— Ты думаешь, никто не пытался понять, что нравится ирионам, а что — нет?

— Конечно же пытались, — извиняюще улыбнулась Надежда, превра-щаясь при этом из провидицы в обычную девушку. — Но первые попытки накопления совместного опыта велись, исходя из невер-ной предпосылки о неразумности ирионов… Да и по сей день разумность ирионов подвергается сомнению. Причём, это ещё мягко сказано. Главным, неотразимым аргументом у противников теории разумности ирионов является отсутствие у них признаков материальной культуры… Однако кто сказал, что мате-рия — суть только вещество?

— Ладно, ладно… Не заводись, — шутливо скорчив испуганную мину, замахал руками Андрей. — Об устойчивых полевых аномалиях раз-личной природы я уже наслышан. Что ты конкретно предлагаешь?

— Я предлагаю две вещи, — с воодушевлением заговорила Надежда. — Во-первых, необходимо проанализировать заново опыты, проведённые над ирионами в первое десятилетие после их открытия; во-вторых, нам предстоит поразмыслить над происшествиями с людьми на планете Ди, чтобы составить представление о том, какие эксперименты, возможно, ставили над ними ирионы. В-третьих, при-шло время, когда стоит отбросить научное высокомерие и попро-бовать интерпретировать электромагнитные сигналы, подаваемые ирионами в стрессовых ситуациях, как проявления страдания, удо-вольствия, испуга, гнева без привлечения заумных теорий о нервной организации плазменной жизни. Пришло время понять… нет… сопережить с ирионами моменты чувственной аффектации чисто по человечески. Мы должны знать, что их влечёт и что — отпугивает.