Шервуд Смит - Империя тысячи солнц. Том 2

Тарканцы раскинулись по комнате веером, а Моррийон с непроницаемым лицом оценивал обстановку.

В это время его блокнот запищал — а командир тарканцев, видимо, получил такой же сигнал по своей мини-рации, торчащей у него в ухе. Тарканец помрачнел еще больше, а Моррийон, наоборот, просветлел, как будто решилась какая-то его проблема. В коридоре тревожно завыла сирена.

— Панархистские катера на подходе, — объявил Моррийон, глядя на Лара и Ромарнана. — Наружным командам надеть скафандры и приготовиться к немедленному выходу. Катеннахи по местам, остальные остаются здесь.

— Как это — здесь? — зарычал Хрим, но умолк, когда огр, стоявший за дверью, внезапно вошел в комнату.

— Огры активированы и будут убивать всех, кого застанут в коридорах без пропуска или сопровождения тарканцев, — с улыбочкой объяснил Моррийон, потрогав висюльку у себя на шее.

Ромарнан и другие наружники ушли под конвоем двух тарканцев. За ними последовали катеннахи, все имевшие пропуска. Хрим и Марим стояли рядом, глядя на Моррийона со смесью страха и вызова. У стены кто-то жалобно стонал. Сердце Лара болезненно колотилось.

— Ларгиор, — распорядился Моррийон, — верни животное его хозяевам и останься там.

Лар вышел, перебирая в уме происшедшее. Моррийон, бывший им врагом в начале знакомства на «Самеди», постепенно преобразился в нечто вроде союзника. Но теперь, когда панархисты близко, он снова становится врагом. Тот же заложенный в нем стержень верности, который ненадолго сделал их союзниками, заставит его сохранить верность своим господам, которые так изуродовали его морально и физически, что его предкам трудно было бы признать в нем бори.

Страх, подогреваемый чувством опасности, стал для Лара привычным состоянием духа — он и теперь чувствовал то же самое. Война, так долго казавшаяся далекой и нереальной, приближалась к Пожирателю Солнц, и Лар находился в самой гуще событий.

Вийя ерзала на неудобном стуле, стараясь не прикасаться затылком к его высокой резной спинке. От этого у нее начинала болеть голова.

Тихий собор вокруг нее был полон возможностей, о которых ей не хотелось думать. Почему она не бежит отсюда? Она встала, оглядывая сумрачное пространство из камня и дерева, пронизанное косыми лучами теплого света с пляшущими в них пылинками, и увидела выход напротив высокого, белого с золотом алтаря.

С золотом и с красным. Что-то красное лежало на нем. Вийя, не глядя туда, двинулась к далекой двери, но оказалось, что она идет не к ней, а к алтарю. Снова и снова, куда бы она ни поворачивала, он оказывался перед ней — символ чуждой реальности, которой не было места ни в уме ее, ни в эмоциях.

Зазвучал орган, и она узнала эту рвущуюся ввысь мелодию, слышанную на концерте Брендона — давным-давно, в месте, которого она больше не увидит. Она и слова помнила; в то время они имели смысл, но теперь были просто звуками. Wachet auf, ruft uns die Sfimme...* [9] Бодрствуйте, к нам глас взывает (нем.)

С великой неохотой Вийя ступила на помост и подошла к высокому столу, покрытому тканью с золотой каймой. Ее поразил шок: там на золотом блюде лежал кровавый комок — ее рабский локатор, который она вырезала из собственной спины среди огней и льдов Должара.

Орган умолк, издав нестройный аккорд. Вийя, услышав исполненный боли стон, подняла глаза. Между ней и ребристым лепным потолком болтался человек, опутанный паутиной цвета пепла и погибших надежд. Это был Геласаар Хай-Аркад, и к нему по канату спускалась мучительная черная боль — она плела, плела свои проклятия, и свет угасал над островом Хореи, и жители его кричали, охваченные отчаянием, и звезды падали с небес, заставляя вулканы вокруг Вийи извергать яркое тепло, слишком далекое, чтобы оно могло помочь ей. Она увидела других, кто был с ней в рабочей команде, и позвала их:

«Два Клыка! Каменное Брюхо! Когтеголовый!» — «Веди нас, Смертный Глаз! Веди!» — отозвались они, пробегая мимо нее и радостно спеша навстречу потокам магмы, но ледяная паутина ненавистного музыканта держала ее крепко, и насекомые вгрызались в ее тело, а локатор насмешливо верещал, оповещая о том, что она сбежала, не отбыв свой миллионнолетний срок, заслуженный и не заслуженный ею...

Вийя проснулась от воя сирены. Тревога в глазах Жаима была словно эхо этого звука.

— Что случилось? — В голове у нее все точно слиплось, и окружающее виделось расплывчатым.

— Не знаю. Ты стала метаться во сне, а потом началась тревога. Дверь не открывается, и Седри опасается ее взламывать, пока мы не узнаем, в чем дело.

— Правильно. — Вийя кивнула и тут же пожалела об этом, но заставила себя встать. После краткого приступа тошноты предметы начали наводиться на резкость.

За спиной у Жаима стояли Ивард и Локри, оба встревоженные. Размытые фигуры Седри и Монтроза маячили где-то на том конце комнаты. Вийя закрыла глаза, перебарывая головокружение.

— Где Марим?

— В рекреации, наверное, — ответил Жаим. — Очевидно, передвижение по станции запрещено и она не может вернуться.

Дверь в комнату эйя с шумом открылась, и маленькие инопланетяне выбежали к ним. От их высоких, почти ультразвуковых голосов у Вийи заболели уши, но еще хуже был поток их впечатлений, хлынувший ей в мозг. Шок был так силен, что она на миг нырнула в синестезию: огромные ледяные башни таяли, оплывали, рушились вокруг нее под натиском запоздалой весны. Голубой огонь и окутывающая близость келли, чьи-то руки на плечах, пламя рыжих волос вернули ее к реальности.

Зимний сон кончается, — уже спокойнее сообщили ей эйя.

Входная дверь открылась, пропустив Барродаха, и от его эмоционального диссонанса, где главными компонентами были страх и ярость, Вийю опять замутило, и фигуры других снова расплылись.

— Следуй за мной, — рявкнул он, шарахнувшись от эйя.

— Пока не узнаю, куда и зачем, не пойду. И по какой причине тревога. — Относительно тревоги у нее не было сомнений, но она не собиралась уступать Барродаху.

— Причина тревоги — панархистский десант, который будет здесь меньше чем через час. Мы идем в Палату Хроноса, где ты активируешь Пожирателя Солнц. — В глазах Барродаха пылал бешеный гнев.

Она чувствовала в нем невысказанную угрозу, а от злорадного предвкушения, смешанного со страхом, ее продолжало тошнить, несмотря на испытываемое ею ликование. Сработало! Ее мысль металась между двумя вопросами: сиюминутной ситуацией и предстоящей линией отступления. При мысли о «Телварне» ей вспомнились последние новости, поступившие от келли: по какой-то причине — не было времени задумываться над ней или идти на риск, разгадывая ее посредством псионических способностей Единства, — Анарис распорядился поставить на ее корабле гиперрацию.