Ольга Громыко - Космотехнолухи. Том 2

Теодор сдавленно зафыркал.

– Это что – плата за молчание или он надеется, что ты тоже расслоишься?

Рыжий надорвал обертку, понюхал лакомство и, одобрительно приподняв бровь, заметил:

– В любом случае этот способ утилизации Полининых конфет нравится мне гораздо больше!

Ночью клавиатура вылезла из «намертво» закрытого ведра, переползла на потолок и вольготно там раскинулась, заняв даже больше места, чем в кладовке. Проснувшаяся Полина несколько минут уныло медитировала на уникальные биообои, прикидывая, как будет объясняться с капитаном, а потом махнула рукой и решила вообще ничего не говорить. В Полинину каюту Станислав не заходил, мог только случайно заглянуть с порога и ободранный потолок заметил бы скорее, чем оклавиатуренный. Пусть висит, не мешает же.

Избавившись от каркаса, клавиатура стала куда более подвижной, наглой и даже, пожалуй, хищной. С потолка она не слезала, зато повадилась выпускать щупальца не только в стороны, но и вниз, и они свисали бахромой, как воздушные корни, ловя пыль и недостаточно проворные хаваарские «травинки». Девушка каждый день выпускала траву полетать, чтобы не завяла: ставила открытую банку посреди каюты, быстро из нее выскакивала и запирала дверь. Главное – не забыть выключить свет перед возвращением.

Несмотря на старания клавиатуры, в банке не убывало: количество травинок уменьшилось, но сами они подросли. Да и поймать их было не так-то просто, летающие гранулы отталкивались от любых предметов и друг от друга, как наэлектризованные.

– У приличных девушек фиалки растут в горшках, а не сидят в банках! – подшучивали друзья, посвященные в грязные биологические тайны Полины. – А хомячки, напротив, сидят в банках, а не на потолке!

Полина смущенно улыбалась, однако предпочитала оставаться неприличной.

Звукоизоляция на транспортнике была неплохая – с точки зрения людей. Но Котька очень старалась, чтобы киборг услышал ее даже сквозь шлюз между жилой частью корабля и грузовым отсеком. Кошка вечно просачивалась туда под ногами космолетчиков, а потом случайно и не очень (в воспитательных целях) оказывалась запертой.

Ланс открыл шлюз, однако возмущенная пленница навстречу ему не выскочила. Она орала не на дверь, а на потолок, где, нахально распальцевав лапки, сидела мохнатая центаврианская моль и так же алчно пырилась на кошку двумя соцветиями мелких черных глазок.

Ланс внутренне вздрогнул, хотя хозяина, который при виде подобного создания начинал хвататься за голову, топать ногами и вопить громче Котьки, рядом не было.

«Молью» эту тварь окрестили условно, за вредительские наклонности. При близком рассмотрении она больше смахивала на паука, скрещенного с бульдогом: круглое тельце размером со шмеля, хилые полупрозрачные крылышки и массивные зубастые челюсти, в которых помещался и успешно раскалывался лесной орех. Поговаривали, что центавриане вывели моль под заказ для вечно воюющих между собой фреан как оружие массового поражения вражеских складов, но обе расы возмущенно это отрицали, уверяя, что «случайно» подцепили ее на какой-то безжизненной (понятно почему) планете.

Всеядная, гермафродитная и самооплодотворяющаяся, центаврианская моль стала бичом космолетчиков. Не раз бывало, что попавший в завис экипаж открывал вроде бы герметичный ящик с НЗ-пайками – а оттуда выпархивало серое зловонное облако. Всю мало-мальски пригодную органику моль сжирала, а чтобы до нее добраться, прогрызала любую упаковку за вычетом разве что титановой.

Центаврианскую моль брали только самые ядреные дезинсектанты, от которых экипаж раньше ее окочурится, поэтому избавляться от нее старались вручную, а в самых запущенных случаях надевали скафандры и открывали шлюзы нараспашку, протравливая корабль космическим холодом и вакуумом. Увы, даже это не гарантировало полного избавления от вредителей, лишь значительно снижало их численность, а дальше опять приходилось браться за сачки.

Явление центаврианской моли на корабль приравнивалось к пожару или утечке воздуха. Достаточно одной особи, чтобы содержимое грузового отсека за неделю превратилось в труху и полчища новых завоевателей, и эта особь сейчас осматривала свои будущие владения с самоуверенностью Наполеона на гребне холма.

Взгляд моли остановился на Лансе, от которого вкусно пахло девяностопятипроцентным хлопком, и киборг в ту же секунду сорвался с места, с разбегу вскочил на двухметровый контейнер, с него на трехметровый, оттолкнулся от края и в прыжке мазнул пальцами по потолку.

Промахнулся.

Летала моль, как и полагалось жирной короткокрылой тушке, медленно и криво, зато умела делать внезапные реактивные рывки – такие быстрые, словно в червоточину ныряла. Побултыхавшись под потолком и потыкавшись в световую панель (вряд ли моль путала ее с солнцем, скорее проверяла, нельзя ли отожрать от нее кусок), тварь снова села. Восстановился статус-кво: моль издевательски смотрела вниз, Ланс – вверх, Котька бегала вокруг и громко требовала продолжать охоту.

На сей раз моль сидела и более, и менее удачно. Ближе к углу, значит, у нее меньше места для маневра. И контейнеров рядом навалено больше. Но если Ланс снова промахнется, она может нырнуть в щель между ними, и выковырять ее станет намного труднее.

Считалось, что для киборгов обе руки равнозначны, однако Ланс даже после травмы предпочитал пользоваться в основном правой, хотя мог переключить приоритет на левую, целую. Сейчас он так и поступил: в ловле моли важен каждый палец.

Программа проложила рискованный, но вполне реальный трек. Главное – не останавливаться и правильно распределять вес, иначе вон тот контейнер сдвинется, а этот проломится. Ланс выждал, пока моль успокоится и начнет, словно в предвкушении трапезы, потирать лапки, и сделал вторую попытку.

Ни программа, ни киборг не знали, что моль уже успела побывать в том углу и шлепнуть на один из ящиков двухсотенную кладку в обильной слизистой упаковке. Поэтому расклад вышел опять-таки неоднозначный: с одной стороны, «одним махом двести один побивахом», с другой – Ланс понял, что падает, но еще до этого тело автоматически извернулось, огибая – или хотя бы пытаясь – все выступы, сгруппировалось, приземлилось на ноги и плавно выпрямилось. Если бы не затухающее гудение задетой трубы, можно было бы подумать, что так и задумано.

Котька одобрительно мяукнула, подбежала к киборгу и оперлась о его колено передними лапами: «А я, а мне показать?!»

Ланс медленно разжал кулак. За пальцами потянулась остро пахнущая желтая слизь с крошками крылышек и лапок. Уцелели только твердые жвалы да гладкие черные глазки, рассеявшиеся по месиву, как перчинки.