Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 19

— Я знаю! — Коффин почти что криком прервал ровное, быстрое и вежливое журчание голоса мэра. — Вы думаете, я не вникал в детали? Конечно же, спасателям придется идти на своих двоих.

Я-то пойду, но идти одному — типичное самоубийство. Можете вы заставить кого-нибудь сопровождать меня? — И, не скрывая неодобрения: — Вы же отлично владеете искусством принуждения.

— Что в результате даст два самоубийства вместо одного, — проговорил Вулф, гораздо менее удивленный этим выпадом, чем ожидал Коффин.

— Люди и раньше спускались в Расщелину на несколько километров, даже ниже облаков, и благополучно возвращались.

— Осторожно выбирая самые надежные тропки. Вы же помчитесь сломя голову, стоит вам только засечь радиосигнал. — Вулф нахмурился. — Простите меня, Джошуа, но Дэнни уже, по-видимому, мертв. Если он и впрямь спустился в Расщелину (а склон там такой крутой, что через десять километров пути мальчик оказался бы пятью километрами ниже плато), если, повторяю, он и впрямь спустился на такую глубину, то воздух его доконает.

— Нет. Давление на глубине пяти километров действительно вызывает отравление углекислым газом у большинства людей, вы правы. Но Дэнни выносливее большинства. Его, например, никогда не одолевает зевота в душном помещении. И вообще, отравление на такой глубине не смертельно, если только не начнется азотный наркоз.

— А если он спустился еще ниже? Не забывайте, атмосферное давление возрастает почти по экспоненте с приближением к уровню моря. Почувствовав слабость и головокружение, мальчонка наверняка побрел дальше вниз, пока не свалился. Вряд ли он в таком состоянии сделал попытку взобраться наверх. К тому же он настолько оголодал, что смерть была бы для него избавлением.

— Дэнни пропал сотню часов тому назад, — так же угрюмо ответил Коффин. — Прибавьте еще сотню на поиски. За это время можно, конечно, умереть голодной смертью. Но не обязательно, особенно в его возрасте. И я уверен, что он не польстится на ядовитые плоды. Я молю Бога только об одном: чтобы мальчику хватило здравого смысла сесть, не двигаясь с места, когда он понял, что заблудился, и беречь силы. Разве не могло такого быть?

Тишина окутала комнату, лишь снаружи доносился холодный плеск реки. Потом на лесопилке взвизгнула электропила и смолкла. На Рустаме давно установился такой режим: десять-одиннадцать часов сна сменялись двадцатью часами бодрствования. В Анкере люди сейчас трудились, несмотря на ночную мглу. Пронзительный взвизг пилы заставил Коффина вздрогнуть и пробудил Вулфа от размышлений.

— Я, в общем, в курсе дела, — сказал мэр. Он и правда тщательно просмотрел все записи, касающиеся Дэниела Коффина: генетические, медицинские, школьные, а также записи сплетен. Мэр ничего не упускал из виду, хотя и делал это ненавязчиво. — Я ждал вашего визита и догадывался, какой план спасения вы предложите. Если я пытался вас разубедить, то лишь для того, чтобы удостовериться, что вы серьезно настроены.

— Иначе я бы не пришел.

Вулф вздернул брови и продолжил:

— Я пытался уговорить людей принять участие в спасательной экспедиции. Фермеры отказались, ссылаясь на жатву и слишком большой риск. Все они считают своим первостепенным долгом долг перед собственными семьями. Тем более что вы, откровенно говоря, далеко не самый популярный человек в Верхней Америке. Но теперь я хочу попробовать уговорить кого-нибудь, не занятого сельским хозяйством. Можно начать с Яна Свободы, например.

— Это который добывает железную руду? — Коффин потер свой длинный подбородок. — Я едва знаком с ним. Хотя моя жена с ним дружит.

— Я как раз думал о нем, когда вы пришли. Главным образом меня вдохновило расположение шахты Свободы. Она находится на северном склоне, тремя километрами ниже поверхности плато. Ян привык к высокому давлению, что немаловажно, и к нахождению в верхнем слое облаков, что еще важнее. — Вулф покачал головой. Свет заиграл отблесками у него на лысине. — Мы на удивление мало знаем о Рустаме, — задумчиво проговорил мэр. — Первая экспедиция осмотрела всего лишь небольшой участок одного плато на одном из континентов. Мы, колонисты, по уши заняты обустройством и выживанием, нам некогда исследовать нижние земли. Я вспоминаю, с какой легкостью мы болтали на Земле о планетах, будто это какие-то новые города, а не целые миры! Все познания Свободы и его многолетний опыт уместятся в одном параграфе толстенного географического тома, в котором будет когда-нибудь описан Рустам.

— Что толку попусту языком-то молоть, — пробурчал Коффин.

— О'кей. — Круглый живот мэра поднялся над столом, и тучная фигура с неожиданной легкостью устремилась к двери. — Мой служебный аэрокар припаркован рядом. Поехали в гости к Свободе!

Ракш, дальний спутник Рустама, восходил уже на небосводе, когда Вулф посадил аэрокар. Почти круглый диск, в наиболее близкой к планете точке он выглядел вдвое больше, чем Луна с Земли, — щербатый медный щит, озаривший далекие снежные вершины и засверкавший инеем в траве. Ракш восходил на западе. Медленно, очень медленно; 53 часа длился его видимый период — почти вдвое дольше периода обращения вокруг Рустама, — так что можно было наблюдать, как меняются его фазы и размеры, пока он висел на небе. Крохотная Сухраб тоже взойдет на западе, но невысоко — и тут же скроется за южным горизонтом.

Казалось бы, здесь, на Рустаме, с его двумя лунами, и звезды должны были выглядеть как-то по-особенному. Но они были лишь более тусклыми из-за густой атмосферы. Звезд Эридана из Верхней Америки видно не было, и созвездия на небе сияли все те же, привычные с Земли: Орион, Дракон, Большая Медведица, Кассиопея. Небольшие сдвиги в положении смог бы заметить разве что астроном. (Даже Солнце мерцало прямо над Волопасом, когда Ракш не затмевал его слабенького мерцания.) Двадцать световых лет, четыре десятилетия полета — мелочь для Галактики.

Коффин поежился, выйдя из машины. Изо рта вылетал белый пар. Холодный, призрачный свет струился над садом, окружавшим дом, серебрил длинные листья раскидистого дуба, расписывал узорчатой тенью ветвей тонкую наледь пруда. Покинутое осенью, но все еще светящееся фосфоресцирующими грибками гнездо птицы феникс висело на дереве, словно фонарик гоблина. Голубое мерцание накрыло крылом темнеющий за домом лес, откуда доносились трели ящерицы-певуньи, очень похожие на первые три такта старинной шотландской баллады. Ветер, медлительный и тяжелый, шелестел увядающей листвой совсем не так, как шелестит он в октябре в Новой Англии или вообще где-нибудь на Земле.

Но зато — в противоположность весне и лету, когда дикая живность Рустама оглашала ночи руладами, воплями и рыками, — было тихо. Гулко звенели шаги по мерзлой земле. Коффин с удовольствием, в котором не хотел себе признаться, ощутил тепло, обдавшее их из открытой двери, откуда струился желтый свет.