Денис Ватутин - Конец легенды

Я так соскучился по табаку, что показал нашему проводнику на пачку и спросил:

— Можно?

Тот закивал в ответ, пока мы вдыхали странный разряженный воздух, потом указал на раструбы и произнес:

— Бешмэ!

Я кивнул, слегка поклонившись: я понял, что кислород идет из этих трубок.

Затем наш проводник указал на нас и на топчан.

— Шох, — сказал он.

После чего ткнул себя в грудь, потом в сторону проема со шкурами.

— Гилан берде, Тохча кэшлык. — И он указал себе под ноги.

— Типа вернется? — осторожно спросила Джей.

— Типа да, — подтвердил я, кивнув горцу.

Он улыбнулся и вышел, а мы почти сразу упали на топчан. Загорелась индикаторная лампочка обогревателя, пахло прелостью, собаками, сырыми затхлыми ароматами старых мерзлых вещей, и запах тела Джей я отметил уже в последний момент, когда мои веки закрылись и мне стало на все плевать…

Я осторожно вел свой «форд-мустанг» по пустынной проселочной дороге. В открытое окно дул сырой, но теплый ветер. В степях начиналась аризонская осень. Дорога была явно заброшена много лет назад, как и редкие домишки, стоявшие по обочине. Окна их зияли черными провалами, подернутыми бельмами паутины с нанесенной пылью, а участки с покосившимися заборами сильно заросли бурьяном и плющом. Нигде не было ни души — даже бродяг, даже бездомных собак не встречалось… В ярко-голубом небе не видно было ни птиц, ни даже облаков — пустота и безмолвие…

Несмотря на то что было тепло, по коже у меня периодически пробегали мурашки.

Что-то за поворотом блеснуло на солнце…

И вот впереди показался обветшалый плакат, с выгоревшими на солнце буквами, который гласил: «Добро пожаловать в Серпент-Таун [32] Город Змей ( англ .). ! Федеральный округ Олимп Свободных колоний Марса».

С краю ссохшейся фанеры плаката были налеплены две скукоженные от времени наклейки, на которых были изображены знаки радиационной и биологической опасности — черно-оранжевыми пятнами.

Я машинально немного сбросил скорость, въезжая в границы города, и уже буквально через минуту заметил движение в дверном проеме обшарпанного здания с покосившейся вывеской «Почта».

Автоматически я пригнулся, ожидая выстрела или бог знает чего еще…

На крыльцо вышла невысокая девушка с гибкой стройной фигурой и помахала мне рукой…

Ирина подошла ко мне и улыбнулась. На ней было льняное белое платье грубой материи.

— А ты совсем не изменился, — сказала она. — Все такой же…

— Разве? — спросил я, хлопнув дверцей автомобиля. — А мне казалось…

— Проседь в волосах тебя украшает, — улыбнулась она. — Добавляет солидности… Говорят, ты стал альпинистом?

— Это просто слухи, — сказал я, горько усмехнувшись. — Ты-то как?

— Да все в порядке, — улыбнулась она в ответ. — Вот жду от тебя ребенка…

— Господи, — я закатил глаза, — а почему ты мне ничего не сказала?!

— Не хотела тебя нервировать — у тебя ведь столько дел…

— Глупая ты… — пробормотал я, сжимая ее в своих объятиях. — Дела-то делами, а… Где ты так долго была, скажи?

— Я поступила в Сорбонну, пришлось подписать контракт…

Где-то вдалеке раздался шорох, словно шифер съехал со старой крыши…

— Почему ты все от меня скрываешь? — возмутился я.

— Ты не спрашивал…

Ветер бросил на лобовое стекло «мустанга» пучок высохших колючек…

— Да… Конечно, у меня были дела…

С шелестом катились по тротуарам треснутого асфальта клочки старой упаковочной бумаги…

— Милый, я все понимаю — это ведь Межгалактический совет, большая удача… Прошу… — Она опустила глаза. — Не бросай меня… Помоги мне — мне сейчас очень нужна твоя помощь… Я же тебя люблю…

В чем смысл жизни — неверная постановка вопроса: это означает, что жизнь — лишь первый этап перед неким действительно серьезным актом, конечный застывший пред/послесмертный идеал, где жизнь выступает как инструмент, хотя любой этап имеет задачу… Многие произведения искусства лишь поднимают сам вопрос, совершенно не давая никаких вариантов ответа или заякорясь на видовых (социальных) решениях: рождение и воспитание ребенка, польза обществу или же доктрина (иногда религиозная) всеобщего гуманизма, свершение грандиозного общественного деяния (подвига, революционного открытия или создания творческого артефакта, переворота в социальной среде).

А если просто задуматься… Просто, не ломая голову, соблюдать естественные законы… Быть спокойным… Вот что важно…

— Садись, пять, — ухмыльнулся Аид, закуривая очередную сигару. — Ты растешь в моих глазах, мой брат был бы тобой доволен…

— Но я так ужасно повел себя там, у цистерн…

— Нет, все верно, — кивнул он. — У финиша просто надо один раз оглянуться, но только один…

Я продолжил свою борьбу с Пустотой и Серостью в одиночку.

Множество витязей славных помогали мне, но все пали до срока в великих битвах за Истину. И тогда стали поговаривать, что продал я душу свою богам темным, ибо лишь один я возвращался с сечи. И стали избегать меня люди добрые, и воины отважные не хотели служить у меня.

Я же обелить себя не смог и решил с горя стать обыкновенным человеком: сошел с ума, женился и стал юристом. Я уснул на долгие годы… Лишь недавно удалось пробудиться мне.

— Ай! Ай, ребятки! — воскликнул Отшельник. — Как же вы так? И зачем же вы так? Померзли бы ни за что… Эх! Вот так вот…

— Да мы, собственно, за дело мерзли-то, — попытался я оправдаться. — Кто же знал, что у вас тут так все…

Лицо Отшельника напоминало патиссон, окруженный косматой пепельной бородой, которая торчала в разные стороны, почти сливаясь с его меховым воротником. Морщины на лбу терялись за косматыми бровями, а губы прятались в усах. Вообще довольно сложно было определить, какого он возраста, но не юноша — точно.

Я курил, наслаждаясь каждой затяжкой, а Джей чистила свой пистолет.

Отшельник сидел на шкурах на полу… Напоминал он окончательно съехавшего с ума геолога, такого же, как водились на равнине.

Он сидел на полу прямо на шкурах, брошенных на резину, и ел копченых тараканов, которых принес с собой в специальном кожаным мешочке.

Зрелище было не очень, особенно учитывая застрявшие в его бороде фрагменты насекомых. Это тот самый человек, которого привел наш провожатый, под вечер, когда мы с Джей проснулись. Он говорил на империо, правда, подчас нес такую околесицу, что мама не горюй…

От его предложения покушать мы с Джей вежливо отказались, сославшись на акклиматизацию…

Вечером, как мы проснулись в зябкой пещере, у нас сразу возник ряд проблем.

Изо рта шел пар, от родника веяло могильным холодом, а жидкое мыло в индивидуальном комплекте замерзло.

— Гляди-ка! — воскликнула Джей, держа озябшими руками свою открытую флягу над стаканом. — Даже подогрев не помогает! Фига се!