Алексей Корепанов - Зона бабочки

— Да-да, идем, — с некоторой заминкой сказал Гридин и повел пистолетом в сторону двойника. — Можешь нас не провожать. Если что, все-таки рискну и выстрелю. По коленкам.

Двойник молча покачал приподнятой ладонью. Сделал ручкой. Лицо у него было сосредоточенное и невеселое.

Герман вслед за девушкой ступил с гравия на траву, и они направились к компании берез и кленов. Оглянувшись, Гридин увидел, что двойник продолжает сидеть в той же позе и смотрит им вслед.

— Если так с каждым встречным-поперечным зависать, толку не будет, — сказала девушка менторским тоном. — Дело надо делать, а не разговоры разговаривать.

Гридин приостановился:

— Слушай, девочка, не надо меня учить.

— Я не учу, — буркнула она, не оборачиваясь.

— А мне кажется, именно учишь…

Он сделал еще несколько шагов, невольно наблюдая, как покачивается на ходу ее обтянутая джинсами попка. И вдруг спросил:

— А ты меня не боишься? Глушь, тишина, ни народу, ни милиции…

— Да не отставайте вы, — с досадой сказала Ира. — Некогда мне бояться.

Она остановилась, повернулась и нетерпеливо посмотрела на него.

— А как твоя фамилия? — внезапно полюбопытствовал Гридин.

Девушка закатила глаза и тихонько застонала, словно от зубной боли:

— М-м… Да на кой вам моя фамилия? Ну как вы не поймете, что нам спешить надо! Все остальное — потом!

Гридин еще раз оглянулся.

Двойника на скамейке не было. И на аллее тоже никого не было. Хотя… Вдали, почти сливаясь с зеленью, кто-то стоял. Когда этот кто-то призывно махнул рукой, Гридин понял, что это Скорпион, в камуфляжной форме. Скорпион показал на высокие кусты, растопырившие ветки неподалеку от него, еще раз приглашающе описал рукой дугу в воздухе и зашагал туда. Обогнул кусты — и скрылся из виду.

— Ну чего вы стоите столбом? — простонала Ира.

Она Скорпиона заметить не могла — Гридин закрывал ей обзор.

— Подожди-ка, девочка, — сказал Герман, сделал поворот на сто восемьдесят и направился к тому кустарнику.

Командир лучше знает, командиру виднее. Командир не подведет.

Пистолет Гридин по-прежнему держал наготове, даже не замечая этого. Мимо скамейки, где только что сидел двойник, он прошел, не сбавляя шага, но посмотреть — посмотрел. Скамейка была самой обычной, ничем не примечательной, и отпечатки пальцев двойника либо какие-нибудь другие знаки там не просматривались. Да и какие отпечатки пальцев могут быть у иллюзий?

Ему невольно вспомнились слова двойника о хождении по кругу в запертой пустой комнате.

А хоть и в комнате. А хоть и в пустой. А хоть и эксперимент. Зачем-то ведь он нужен, этот эксперимент, если дело именно в эксперименте. Для чего-то ведь его проводят. К вящей славе «Омеги».

Поручили — выполняй. Приказы не обсуждаются.

Если эта комната — не палата психушки…

Он оглянулся на ходу. Девушка приотстала. Она шла за ним, но как-то неуверенно, словно не могла понять, куда это он так спешит. Впрочем, действительно не понимала: она же Стаса Карпухина не видела.

Гридин был уже метрах в пятнадцати от кустов и разглядывал их во все глаза, когда из кинопленки вырезали очередные кадры.

Давно Зимин не спал так плохо. Пожалуй, с того черного периода после развода, когда не то что сон — вся жизнь у него нарушилась. Но время если и не исцелило, то все-таки кое-как залечило.

Еще не встав с дивана, он первым делом перебрал в памяти, час за часом, весь вчерашний день. Кажется, в его голове за это время больше никто не копался и ничего не стирал. Хотя воспоминания могли и подменить. Впрочем, если уж на то пошло, всем людям ежедневно могли подменять память — для чего-то ведь болтается между Землей и Луной пресловутый зонд Брейсуэлла [19] Гипотетический автоматический аппарат-наблюдатель внеземной цивилизации. . Может, именно этим инопланетный аппарат и занимается…

Порадовав себя таким предположением, Дмитрий встал и на всякий случай проверил карманы спортивных штанов, рубашки и джинсов; джинсы он вчера так и не удосужился отчистить от грязи. Ничего неожиданного в карманах не оказалось.

Готовя завтрак, Зимин невольно прислушивался к себе и все никак не мог определить собственное состояние. Душевное, разумеется, а не физическое; с физическим как будто все было, как всегда. Ничего, слава богу, не болело, только тонны вчерашнего кофе отзывались легким намеком на изжогу. А вот с душевным состоянием было сложнее.

С одной стороны, было ему как-то грустновато, и на ум сами собой лезли унылые лермонтовские строки:

Но это можно было понять. Личная неустроенность, когда дело идет к сороковнику, положительных эмоций обычно не вызывает. Разве что у больших любителей одиночества. К ним Зимин себя никогда не причислял. Хотя получилось так, что остался он именно одиноким. И никаких перспектив окончания этого одиночества не видел.

С другой стороны, он ощущал, что в нем произошли какие-то изменения. Но уловить их, сформулировать их суть никак не мог. Суть ускользала, как ускользает кусок мыла, который ты уронил в воду, лежа в ванне, и пытаешься выудить оттуда. Было ощущение какой-то занозы, но где сидит эта заноза и как выглядит, понять не удавалось.

Однако занятия самокопанием следовало если не запретить, то отложить — компьютер был набит работой. Дабы в дальнейшем не отвлекаться, Зимин решил с утра пораньше запастись ряженкой и бубликом, а потом уже не давать себе спуску и потрудиться по-ударному. Добить к понедельнику заказ, получить причитающееся — и вот тогда можно будет рвануть на пару-тройку дней в Питер, побродить по пригородным дворцам. Или в Киев. Да хоть и в Лужники, на футбол, в конце концов!

Тщательно пройдясь щеткой по джинсам и отмыв кроссовки, Дмитрий взял пакет и отправился в магазин. И еще чаю надо было купить, зеленого, «Хайсон».

Солнце светило исправно, но утренний воздух был уже по-осеннему свеж — август готовился сдать пост сентябрю. Во дворе стояла тишина, как где-нибудь в деревне, — основные массы укатили на работу, оставшиеся пенсионеры не шумели, а ребятня еще, наверное, спала, набираясь сил перед грядущим учебным годом. Борясь с желанием закурить (правда, сигареты остались дома), Зимин пересек двор и повернул направо, к магазину.

Неподалеку от стеклянных дверей супермаркета валялись в тени дворняги. Глядя на них, можно было подумать, что они всю ночь бдительно охраняли квартал от набегов врагов и теперь заслуженно отсыпались.

Три года назад Зимин предпринял последнюю пока попытку поддержать более-менее приличную форму. В качестве компенсации за многочасовое сидение перед компьютером он выбрал утренние пробежки. Хватило его ненадолго — стоило только полить первым осенним дождям, как он эти пробежки прекратил. Но за летние месяцы его изрядно достал тощий черный пес, который и сейчас уже косился на него. Другие собаки к пробегавшему трусцой мимо них Зимину относились индифферентно, а этот же, заливаясь лаем, пристраивался в кильватер и так и норовил ухватить за икры. Досаждал он Зимину страшно, и как Дмитрий ни отбрыкивался и ни махал руками, черный не отставал, сопровождая бегуна до угла. Давно прошли те времена, но до сих пор, завидев идущего в магазин Зимина, пес вскакивал и старательно облаивал его, однако нападать явно не собирался. Такой у него был бзик. Зимин с этим уже смирился, хотя такое поведение затрапезного кабысдоха его озадачивало и даже огорчало. Он считал себя вполне приличным человеком — а разве собаки лают на приличных людей? Видимо, что-то в Зимине псине очень не нравилось.