Джи Майк - Интуит

На космодроме многотысячные толпы, полиция оттесняет зевак за спешно выставленный барьер. К нам, впрочем, это не относится. Мы не зеваки или, вернее, не вполне. Мы — сотрудники «Земзвёзда», единственной организации на Земле, ведающей космическими полётами за пределы Солнечной. Так что мы — изнутри барьера и находимся на космодроме по долгу службы. Хотя именно без нас троих здесь прекрасно бы обошлись.

— Ещё полчаса, — говорит Ким.

Мы с Олафом разом киваем. Через полчаса на посадочную площадку должен приземлиться «Антей» — межзвёздник, ушедший к системе Тау Кита полтораста лет назад и до недавнего времени считавшийся погибшим. И не просто приземлиться — за последние двадцать лет здесь совершили посадку четыре ведомых автоматикой звездолёта. Все — с мёртвыми экипажами на борту. Команда же «Антея» — жива. Частично: второй навигатор Стивен Керри и судовой врач Лидия Семак, полтора века назад в экипажи ещё зачисляли женщин.

— Вот он, — шепчет у меня над ухом Олаф.

В небе — светлая точка. Она снижается, увеличивается в размерах и набирает яркость. Я закрываю глаза. На борту «Антея» со дня взлёта прошло восемь с половиной лет. Стивену Керри сейчас тридцать пять, Лидии Семак на два года меньше. Их родственники умерли век назад. Релятивистский эффект, мать его. На секунду представляю себя на месте Керри. Меня передёргивает.

Так или иначе, «Антей» отправляли вслепую. Полтораста лет назад, через четверть века после открытия принципа Орлова-Граббе, интуитов ещё не было. А скорее всего, были, но их не принимали всерьёз и считали везунчиками. До тех пор, пока какому-то умнику из Гарвардского университета не пришло в голову, что везение — суть величина, которую можно измерить.

Ким пробегает глазами список кандидатов, затем поднимает взгляд на меня.

— Шесть из ста двадцати, — произносит Ким задумчиво. — Скажите, Янош, давно хочу вас спросить. Как вы видите это?

— Простите?

— Как вы, интуиты, ставите диагноз? — Ким щёлкает пальцами, подбирая слова. — Как именно определяете, выбираете… чёрт! Видите же вы что-то? Или чувствуете? Или?.. Вы понимаете?

Я понимаю. Начальнику отдела по отбору кадров любопытно знать, как проявляется интуитивное предчувствие у таких, как я. А оно — никак не проявляется. Я просто иногда знаю ответ на вопрос «да или нет?». Согласно результатам проведённых в Гарварде тестов, ответ верен в девяноста случаях из ста.

— Я не могу объяснить, — признаюсь я. — Это приходит ко мне спонтанно. И возникает из ниоткуда.

Абсолютное большинство людей судит об окружающем мире, познавая его органолептически — на глаз, на запах, на вкус, на слух и на ощупь. Считанные единицы, такие, как я — ещё и интуитивно. Только где расположены органы интуиции и что они из себя представляют, я не знаю. Как называются — тоже. Иные остряки уверяют, что задницей.

— Ладно, — кивает Ким и зачитывает имена вслух. — Капитан Джозеф Уотербридж. Навигаторы Владимир Сазонов и Шломо бен Ицхак. Бортинженеры Родриго Монтойа и Самвел Абоян. Врач Ир Чен Хуа. Все шесть в списке Лунстрема. Поразительно.

Ничего поразительного на самом деле нет. Скорее наоборот — поразительно было бы, попади в список Олафа Лунстрема другие люди. Олаф — мой дублёр, интуит-90, как и я. Это означает, что его ответы на вопрос «да или нет?» так же, как и мои, верны в девяноста случаях из ста. Команду набираем мы вдвоём, независимо друг от друга. И, в соответствии со статистикой, девять раз из десяти пересекаемся.

Межзвёздное судно «Феникс» рассчитано на шесть человек. Им предстоит совершить полёт к Бете Водолея и обратно. По времени корабля полёт займёт десять лет. По времени Земли пройдут два столетия. Ни мы с Олафом, ни завкадрами Ким не знаем, сбудется ли прогноз. И никогда не узнаем. Нам бывает ведомо лишь, что на вопрос, вернётся ли такой-то, если уйдёт в полёт на «Фениксе», неизвестные нам органы интуиции ответили «да». Или — «нет».

Команду на «Феникс» мы подбирали полгода. Каждый из ста двадцати кандидатов прошёл через «примерку» — так мы называем процесс отбора. Он состоит из разработанных для интуитов тестов, разбавленных досужей болтовнёй ни о чём. И продолжается примерка до тех пор, пока интуит не приходит к ответу. Тому самому — на вопрос «да или нет?».

В нашем случае «нет» означает, что кандидат, окажись он зачислен в команду, назад не вернётся. Погибнет ли он в пути, умрёт от болезни или пропадёт без вести, мы не знаем. Мы лишь видим, что ему не светит.

А вот насчёт «да»…

Я полагаю, что «да» означает «есть шансы». Олаф более оптимистичен, он добавляет «хорошие». Проверить, однако, сумеют лишь наши отдалённые потомки. Если пожелают.

Мы не ясновидящие. Не предсказатели будущего и не гадатели прошлого. Спроси меня, кто будет через десять лет чемпионом мира по теннису, я не отвечу. Для того, чтобы получить этот ответ, кандидата на чемпионский титул надо доставить ко мне. Или меня к нему. И вот тогда…

По данным тех же гарвардских исследований, вероятность правильного ответа обратно пропоциональна отдалённости события по времени. С коэффициентом. Значение коэффициента пока неизвестно — не хватает данных. На год вперёд я интуичу с тем же девяностопроцентным показателем. На три — он уже падает до восьмидесяти девяти с половиной. На большие сроки — не высчитано, данных недостаточно для определения. На двести лет вперёд — господи, помоги мне.

Экипаж «Феникса» сформирован — у нас безделье. На работе мухи дохнут. Развлекаемся с Олафом в орлянку. Он бросает монету, я угадываю.

— Решка. Орёл. Орёл. Орёл. Решка.

Попадание, как обычно, девять из десяти. Достаём колоду карт и меняем орлянку на красное-чёрное. От карт переходим к лото — чет-нечет. Результат одинаков.

Ким застаёт нас за изучением линии тотализатора. Мы делаем ставки. Друг другу на воздушные деньги. Самое сложное для интуита — борьба с искушением сыграть. Оно, это искушение, преследует нас, давит, не даёт спать по ночам. Играть на интерес интуитам запрещено. По закону. С уголовной статьёй в случае нарушения. Статья грозит немалым сроком. И, тем не менее, сколько раз я видел во сне, как срываю банк в Монте-Карло или обнуляю годовой доход букмекерской конторы в Эдинбурге.

— Стартует новый проект, — говорит Ким. — Я только что был у главного. С завтрашнего дня начинаем работать. Утром нам, всем троим, предстоит дать подписку о неразглашении.

Такого у нас ещё не было. Я переглядываюсь с Олафом.

— В чём дело? — спрашивает он. — О каком неразглашении идёт речь?

Вместо ответа Ким скармливает встроенной в столешницу персоналке овальный чип. На мониторе лицо Лидии Семак, его сейчас знает на Земле каждая собака.