Владимир Журавлев - Охота на тринадцатого

Вдвоем они осторожно опустили пилотессу в люк. Внизу адмирал взял девушку на руки с такой страстностью, как будто боялся, что ее отнимут.

— Прикажи прекратить бой…

— Смерти моей желаешь? — криво улыбнулся адмирал. — То, что прячется на Клондайке, определит наше будущее! За такие секреты и мы, и русские будем биться до последнего корабля!

— На Клондайке уже нет того, что ищете, — прошептала девушка. — Экипаж „семерки“ погиб в самом начале атаки… амазонки погибли… так много смертей…

И она снова беззвучно заплакала.

Адмирал напряженно подумал — и свирепо развернулся к адъютанту:

— Слышал, что она сказала? Бегом в центр управления! И автомат не забудь! Если этот, как его, сраный командующий еще не наигрался в войну, пристрели к чертовой матери!

— Сэр! — воскликнул шокированный адъютант. — Как можно? У нас есть шанс добить наконец русского медведя!

— Дурак ты, Ежи, хоть и умный! — проворчал адмирал. — Я сказал — бегом!

И осторожно забрал из слабой девичьей ладошки пульт управления подрывом ракет. Полковник проследил за его движением, изменился в лице, подхватил с пола автомат и побежал в центр управления, на ходу уныло размышляя, что он действительно дурак, хотя и умный. Потому что лично он продолжил бы бой — и наверняка нарвался б на засаду, которую адмирал заметил, а он нет, хотя смотрел изо всех сил.

Адъютант на бегу подумал еще — и пришел к выводу, что и в вопросе с автоматом адмирал прав. Потому что если командующий Седьмым флотом тоже засаду не заметил — а он не заметил, видно по всему — то придется действительно его пристрелить, и лучше, чем автомат, для такого дела инструмента не найти. Разве что гранатомет — но гранатомет очень неподходящее для внутренних помещений оружие.

Не буду выстраивать интригу — в истории интригам не место — да и в двадцать пятом, далеком от нас веке наверняка любой желающий может легко узнать, почему отступил адмирал Штерн.

Дело в том, что… да, старый адмирал ужаснулся потерям европейского флота. И трезво оценил угрозу приближающихся русских карательных корпусов. И так и не решился послать корабли на прямой штурм Клондайка. И… объяснений много, но причина — одна.

Адмирал Штерн боялся „тринадцатого“.

И в страхе своем, как настоящий мужчина, не признавался даже себе.

Но когда появилась возможность отступить, не теряя уважения в глазах любимой женщины, сразу отступил.

Вы скажете — трус. Ну… попробуйте сами столкнуться с „тринадцатым“. Если выживете — получите право судить.

И вот еще что: сам адмирал себя побежденным не считал. Он держал на руках любимую девушку, она сама прилетела к нему — что это, как не победа? Не верите? Проживете, сколько адмирал, поймете сами.

Я прожил не меньше, я знаю.

Я — ветер, летящий в степи,

Я — пыль бесконечных дорог…

Клондайк, третий центр сил

Выжившие бунтовщики стояли в госпитальном парке. Недалеко от них техники проверяли аппаратуру для интерактивного выступления — предстояло объяснить Клондайку и всей обитаемой вселенной, кто такие сыны Даждь — бога, чего хотят и как будут жить дальше.

— Неужели победили? — пробормотал генерал Кожевников. — Давить бунт некому, флот на нашей стороне… и европейцы отступили… но тошно‑то как!

От группы стоящих в стороне старших офицеров отделился один и решительно направился к бунтовщикам.

— Мы — представители флота Российской империи, прибыли для координации действий с сынами Даждь — бога, но почему‑то ждем уже не первый час, а вы…

— Не до вас, подождите, — обронил генерал Кожевников и отвернулся.

Полковник — делегат недоуменно замолчал.

— Андрей идет, — сказал лейтенант Гром предупреждающе.

Майор Быков, бледный до синевы и исхудавший, оглядел бунтовщиков ищущим взглядом.

— Где император? — спросил он хрипло.

Ответом ему было неловкое молчание.

— Где мой заместитель?

— Капитан погиб, защищая императора от террор — группы, — виновато доложил лейтенант Гром.

— Капитан Михеев?

— Заменил канонира лазерной батареи, погиб в бою.

— Экипаж „семерки“? — неверяще спросил десантник.

— Погибли, — коротко отозвался лейтенант.

— Они не могли! Они — точно не могли!

— Взрыв их истребителя зафиксировали все средства контроля пространства! — громко сказал генерал Кожевников и неловко развернулся на протезах. — Они погибли, Андрей! Они — погибли!

— А техник — лейтенант Еремеев?

— Погиб! Прямое попадание ракеты, от батареи „Торов“ ничего не осталось! Капитан Гончар — погиб! Капитан Овчаренко — сгорел в истребителе! Амазонки… погибли! Не вернулись из атаки на европейские матки! Десант погиб! Андрей, нас нет, мы погибли все!

— Лючия?..

— А вот она лучше б погибла…

Майор — десантник растерянно огляделся.

— А я, получается, жив, — прошептал он. — А… для чего я жив, а?

Ему не ответили.

— Сходите на „Локи“, товарищ майор, — пробормотал лейтенант Гром. — Прямо сейчас. Там… Клаудия пока что комендант, командует ремонтом. Она будет рада вам. Сходите.

Десантник посмотрел на него тусклыми глазами, кивнул и медленно убрел к транспортной кишке.

Подошел техник и, смущаясь от странной тишины, доложил, что аппаратура готова.

— Вы как хотите, ребята, но я выступать не готов, — глухо сказал генерал. — Не могу. Извините.

— Так сыны Даждь — бога убиты? — недоуменно спросил полковник — делегат. — А с кем тогда договариваться? Кто у вас сейчас командует вообще?

— Не дождетесь! — вдруг громко сказал лейтенант Гром, рубанул воздух ладонью и решительно шагнул в сферу трансляции.

— Мы дети Даждь — бога, и правила наши просты!.. — загремел над площадью его яростный, многократно усиленный голос.

Генерал Кожевников качнулся на непривычных протезах, поморщился от боли и положил руку на твердое плечо лучшего выпускающего „Локи“, пацифиста, интернационалиста и стихийного философа — рутеника месье Берга.

— Не плачь, старина, — пробормотал он. — Жизнь — она… идет. Мы живы — нам и тянуть эту ношу, так получается. Ты да я, да Клаудия, да Андрей поправится, да еще вот этот художественно одаренный мальчик… и вообще нам везет на талантливых лейтенантов, месье Берг. Справимся.

— … И мы — не погибли! „Тринадцатый“ жив! — грянуло над площадью и всей обитаемой вселенной…

— Ты откуда все это взял? — удивленно спросил его генерал.

— Из философии рутеников, — пожал плечами лейтенант. — Из концепции Даждь. Но вообще это просто логичное продолжение начинаний нашего императора, очевидные решения.

— Очевидные, говоришь? — усмехнулся генерал. — Кому как. Лично мне император сказал, что взял идеологию из старых песен. Вроде как они — отражение чаяний народа. Я посмотрел из любопытства, и знаешь, что скажу… не столь важно, о чем там поется. Гораздо важнее — о чем НЕ поется. О деньгах там ни слова, вообще о богатстве. И о карьере. И о превосходстве над ближними. И о многом другом, к чему мы прежде так стремились…