Борис Стругацкий - OFF-LINE интервью с Борисом Стругацким

Селезнев Дмитрий < lbvfctk@yahoo.com> Воронеж, Россия - 10/04/00 22:55:20 MSK

Боюсь, что здесь мы имеем дело с проблемой чисто мировоззренческой. Никто и никогда не убедит гуманитария, что течение времени зависит от системы координат. В лучшем случае он покорится авторитету и поверит, что это так. Не понимая. То же и с проблемой загробного существования. Может быть, найдется человек, авторитету которого я поверю безоглядно, но пока этого человека передо мною нет, я буду верить и ЗНАТЬ, что ТАМ нет ничего, все ЗДЕСЬ, – и ничего с этим не поделаешь.

Здравствуйте, Борис Натанович! Как-то, отвечая на мой вопрос, Вы сказали, что характер Вечеровского создавался из реально существующих ученых с мировым именем. Не будет ли с моей стороны нескромно просить назвать этих ученых. Или хотя бы намекнуть.

Мурад < Murad@iatp.baku.az> Баку, Азербайджан - 10/04/00 22:55:40 MSK

По этому поводу Оскар Уайльд очень точно сказал: «Не бывает нескромных вопросов. Бывают нескромные ответы». Не хочу быть нескромным.

Здравствуйте, уважаемый Борис Натанович! Вопрос: Что вы думаете по поводу такого суждения (из фильма «Матрица»)? Привожу не дословно: Человечество захватывает себе территорию, размножается, полностью исчерпывает все ресурсы на ней, а затем переходит на новую территорию. На Земле есть еще один вид, который ведет себя подобным образом: это вирус. Отсюда вывод – человечество – это болезнь планеты...

Елена < masya@nvartovsk.wsnet.ru> Нижневартовск, Россия - 10/04/00 22:56:02 MSK

Кто-то из философов сказал даже круче: «Жизнь – это болезнь материи». А подобно вирусу (и человечеству) ведет себя ЛЮБОЙ вид (если может) – это свойство живого: раширять ареал существования.

Здравствуйте, уважаемый Борис Натанович! Пишет Вам один из сотен тысяч поклонников Ваших книг, причём наши линии даже пересекались в 1978 году, хотя Вы, конечно, не помните тот случай. Я тогда учился в седьмом классе, с неимоверным трудом достал в библиотеке «Трудно быть Богом» и под сильным впечатлением нарисовал несколько иллюстраций к этой повести и к «Парню из Преисподней». Не знаю, как мне хватило наглости, но я послал пачку рисунков в Ленинградское отделение «Детской Литературы», а они уж переслали её к Вам. Вы были так любезны, что ответили мне, похвалив иллюстрацию к «Парню...» и дона Румату в моей интерпретации (там было и несколько справедливых критических замечаний), я, воодушевившись, потащил письмо к товарищам – хвастаться – и в тот же вечер его у меня кто-то стащил. Но я хотел в этом письме не предаваться сентиментальным воспоминаниям о давно ушедшем, а задать вопрос об одной чисто литературоведческой проблеме, связанной с Вашими текстами. Сначала я хотел послать вопрос С.Переслегину, но, ознакомившись с его комментариями к «Гадким Лебедям», «Отелю «У Погибшего Альпиниста», «Граду Обреченному» и «Поиску Предназначения» в серии «Миры Братьев Стругацких», решил этого не делать. Дело вот в чём. Долгое время я ждал взвешенного анализа Вашей повести «Гадкие Лебеди», чей скрытый смысл, как мне казалось, бросается в глаза. Но Ваши критики и апологеты странным образом скользили мимо, даже вышеупомянутый Переслегин, буквально вынужденный анализировать «Гадких Лебедей» в соответствующем томе «Миров...», обошёлся невнятными поощрительными восклицаниями, не затронув сути повести. Окнчательно меня добила полупародийная «Вторая Попытка» некоего Анта Скаландиса во «Времени Учеников». Дело не в уровне литературного мастерства и не в политических пристрастиях г-на Скаландиса – но он точно так же, как все остальные, не заметил самого на мой взгляд главного: в «Гадких Лебедях» ещё раз проиграна сюжетная схема «Улитки на Склоне». Вы понимаете, о чём я говорю: герой, совершенно заурядный интеллигент нашего времени, сталкивается с цивилизацией, построенной на совешенно новых для него принципах, и вынужден делать выбор (за или против прогресса?) на основании совершенно недостаточных данных. Но финалы повестей диаметрально противоположны. Кандид в «Улитке...» повинуется своему нравственному чутью и объявляет индивидуальную, заранее обречённую войну всё ближе подступающему будущему, а Виктор Банев принимает неизбежное и, «задрав штаны», мчится навстречу светлому завтра. Та же схема в несколько облегчённом виде проглядывает и в «Отеле...», но поговорить хочется всё же о «Лебедях». Мне казалось, что параллель заметна практически каждому внимательному читателю, но, разговаривая со своими знакомыми (умными и честными интеллигентами), я увидел, что все, одобряющие решение Кандида, считают правильным решение Банева. Удивившись, я вернулся к текстам повестей, и увидел, что Вы очень тонко ориентировали читателя. В «Улитке...» речь идёт о насильственном изъятии женщин из «нормальной» сексуальной жизни лесовиков – ни один из гетеро не одобрит цивилизацию, обрекающую его на роль аппендикса. В «Лебедях» изымаются дети, которые взрослым мужчинам, лишённым комплекса Гумберта Гумберта, в общем, не нужны (взаимоотношения Банева и его дочери описаны не без сарказма – увы, заслуженного большинством советских мужчин) и только мешают любить и работать. К тому же никто из «русалок» даже не подумал «протянуть морковку» Кандиду (он обращает на это внимание в финальных рассуждениях), а Банев осыпан знаками внимания со стороны «мокрецов». Кроме того, «русалки» не скрывают геноцид, а «мокрецы» увешивают свои планы роскошными картинами светлого грядущего – мол, колючая проволока и военнизированные посты – это временная мера. В общем, точно так же нацисты объясняли, что свозят евреев в концлагеря, чтобы защитить их от погромов. То, что это – лагеря смерти, стало известно чуть позже. По тексту повести рассыпано достаточно намёков на подлинное положение дел, но Баневу не хочется видеть то, что происходит на самом деле, и он упоённо предаётся иллюзиям и игре в софистику. Читатель постояно принимает точку зрения Банева, потому что, в сущности, никакой другой точки не предлагается, и предарестный монолог Павора остаётся гласом вопиющего в пустыне. Читатель к концу «Гадких Лебедей» остаётся ещё более одиноким, чем Кандид в «Улитке...» и в идеале должен выработать СВОЁ отношение к прочитанному. И вот мой вопрос. Насколько сознательно всё это сделано? Вы как-то обмолвились, что Виктор Банев, как и его «автор» Сорокин, относятся к числу Ваших любимых героев, но ведь любовь к герою не означает идентификации с ним? Или я ошибаюсь? Ведь неспроста вначале Сорокину был отдан совсем другой текст – «Град Обреченный», но похоже, что Вы поняли, что такой человек, как Сорокин, при всём его таланте и внутренней порядочности (умным человеком его, конечно, не назовёшь, «но это совсем другая история»), не мог бы написать «Град...». Этому противоречит его психофизика. А вот «Лебеди» – точно сорокинский текст. Там есть все комплексы, мучающие именно этого писателя, но вообще-то разбор «Хромой Судьбы» и её соотношение с «Гадкими Лебедями» – разговор особый. И мне хотелось бы поблагодарить Вас за удовольствие, доставленное «Поиском Предназначения». Я невысоко ценю «Отягощённых Злом» в общем контексте Вашего творчества, и появление такого многопланового и ясного романа, как «Поиск...» было для меня ошеломляюще прекрасной неожиданностью. Об этом романе (как и о «Граде...», и о «Хромой Судьбе») и его загадках я могу говорить часами, но так я никогда не кончу этого письма.