Евгения Федорова - Вселенская пьеса. Дилогия (СИ)

Я прошел по тропе, прорубленной Тверским, и сразу же увидел и дерево и пленника. Он лежал, распластавшись, и, кажется, ждал конца. Заслышав наши шаги, приподнялся. У него участилось дыхание, сердце колотилось как бешеное, и я отчетливо различал его биение. А, может, для него это нормальная физиология? Или у него два сердца? Не понять, бухает, словно лошадь на галопе копытами перебирает.

— Как тебя зовут? — присаживаясь рядом, мирно спросил я. — Кто ты?

— Я с планеты Сетра, я помощник капитана, зовут Иунозенерик, капитан погиб, — затараторил инопланетянин. Произношение у него и вправду было чудовищное.

— Антон Доров, — с достоинством представился я. — Объединенная Земля, капитан корабля Шквал. Сейчас мы тебя освободим. Маяк остался?

— Конечно остался, — согласился сетриец.

— Доров, не делай этого, он прирежет нас ночью, пока мы будем спать, — заволновался полковник.

— Успокойся уже, а? — с раздражением потребовал я. — Ты ведь будешь себя вести цивилизовано, не так ли, Иуно…з… я буду называть тебя коротко, и не сочти за оскорбление, мы, люди, бываем немного диковаты.

— Ничего страшного! — оживился пленник. — Спасибо за великодушие, капитан.

— Мы поможем тебе, но и ты нам окажешь услугу, — продолжал говорить я. — У тебя есть то, что нужно нам — маяк. Не пугайся, я не хочу его у тебя отобрать. Я предлагаю временный союз. Ты останешься с нами, у нас тут есть довольно безопасное убежище, а потом мы по твоему маяку выберемся с этой планеты. Признаться, она мне уже до чертиков надоела!

— Да, капитан, — согласился сетриец.

— Видишь, Тверской, мы пришли к соглашению, — усмехнулся я.

— Он скажет тебе все, что угодно, лишь бы его освободили, — заметил полковник. — Можно подумать, ты бы поступил на его месте иначе.

— Нет, конечно, — согласился я. — Но я бы испытывал к своим спасителям благодарность.

— Это потому, что ты дурак, Доров, — процедил Тверской.

— Зато я никогда не иду против совести, — с сарказмом сообщил я, думая о том, что совесть у меня — штука весьма избирательная. — Ты мне поможешь поднять ствол?

Сетриец оказался каким-то замороченным. Оказалось, что ничего ему дерево не переломало, потому что у населения планеты Сетра гибкий скелет. Он бы и сам из-под дерева выбрался, да кости встали как-то не так, заклинило его, так что пленник испытывал к нам искреннюю благодарность. Поправочка — ко мне. На Твреского он косился с болезненным испугом.

Я отвел Иуно в наше убежище, потому что оставаться на поверхности было опасно, да еще рой насекомых налетел, и последние метры мы, отчаянно плюнув на все предосторожности, просто бежали сломя голову.

В закрытом помещении звон влетевшего вместе с нами гнуса казался оглушительным и действовал на нервы, но по сравнению с поверхностью тут их было по пальцам пересчитать, хотя они и пикировали, подобно летчика камикадзе в лицо и уши.

Потом полковник по второму разу выслушал историю про гибнущую планету. Ядро Сетры было настолько старо, что по каким-то причинам стало терять магнетические свойства. Траектория движения планеты вокруг местной звезды начала меняться, катаклизмы следовали один за другим. Землетрясения, жуткие извержения, отравлявшие атмосферу продуктами выбросов; изменение температуры, потому что солнце скрылось за постоянной гарью.

Всем было ясно, что планета доживает последние свои витки, и никто не мог с точностью сказать, сколько ей еще осталось: десятки лет или один единственный день.

Проводились самые передовые исследования, бурилисьскважины, в попытке понять причину и добавить катализатор, но все было безуспешно. Планета оказалась слишком стара, и каждый сетриец с рождения знал: настанет момент, когда его любимая планета стряхнет все живое со своей поверхности, и станет бесполезным куском израненной плоти в темноте космоса.

Душещипательная история, надо сказать. У Сетры была веская причина, чтобы победить в галактическом Сафари, но, если копнуть глубже, я уверен: у каждого из участников был свой повод, чтобы рискнуть жизнью. Достаточно веский повод, иначе кто пойдет на смерть?

День седьмой. Планета Мэй.

Я не спал, наслаждаясь неожиданным облегчением. Жар спал, голова стала легкой, словно я отоспался и отдохнул. Биостимулятор и вправду оказался «эликсиром жизни».

Прикрыв глаза, я вслушивался в спокойное дыхание моих спутников и размышлял.

Как мы решаем, — думал я, — кому жить, а кому умереть? Как выбираем время и место? Случайно ли я застрелил тех, других, в зарослях? Одна пара представляла для нас угрозу, они напали первыми и мое убийство, таким образом, оказалось оправданным перед совестью. Я защищался.

Вторую пару я застрелил потому, что не было другого выбора. Мне нужно было лекарство.

Итак: две жизни за шанс получить инъекцию. Много это или мало? В истории мира убивали и за меньшее, но в моем случае снова вступает в игру разум, прикрывающийся вескими доводами. Уверен, любой убийца найдет себе оправдание, любой преступник мотивирует свой поступок со всей логичностью, доступной ему.

К чему все эти сложности? Я увидел угрозу, я устранил ее. Этого достаточно. Но почему же я не тронул сетрийца? Быть может, вскоре он без колебаний прикончит меня, и Тверской прав. Может, не сразу, не сейчас, а потом, когда представится такая возможность. И что же делать теперь? Убивать направо и налево? Да, я мог прикончить беззащитного, попавшего в ловушку инопланетянина, но от чего-то в этой ситуации жестокость мне кажется… излишней? Как цинично звучит! Да, я так решаю. По принципу необходимости. И ничем не отличаюсь от всех остальных…

Углубившись в свои мысли, я пропустил тот самый момент, не расслышал опасность, хотя она была под самым моим носом, и, когда в темноте внезапно возник клубок тел, а комната наполнилась воплями, я даже не сразу сообразил, в чем на самом деле причина.

Схватился за фонарик, но в его узком луче сначала не понял, кто сцепился на полу. А потом мой слух перестроился сам и я, наконец, стал различать смысл воплей:

— Убийца! — орал выбравшийся из своих подземелий через люк единственный уцелевший абориген. — Это вы! Это вы уничтожили мою планету!

Он извивался, душил сетрийца, который, хрипя, елозил по полу.

Ничего не понимающий Тверской отшатнулся к стене, пытаясь понять, что за новая напасть свалилась на нашу голову.

— Грязный убийца! Подлый убийца!

Я рванулся к дерущимся, весьма бесцеремонно схватил карлика за шиворот, и приподнял, но руку мне тут же обожгло болью. Зато сетриец успел сориентироваться и выскользнул, словно змея, прополз по полу и вскочил, держась обеими руками за горло.