Роберт Силверберг - Далекие горизонты

— Возможно, сотрясение мозга. Лежите и не шевелитесь. Старайтесь не заснуть. Вы были с Банарками или наблюдателем?

— Я занимаюсь примерно тем же, чем вы. Эсдан кивнул. Затылком.

— Нас погубят фракции, — слабым голосом сказал Метой. Подошла Камма и села на корточки рядом с Эсданом.

— Они говорят, мы должны отправиться за реку, — сказала она ему обычным своим мягким голосом. — Туда, где армия народа будет о нас заботиться. Я не знаю.

— Никто не знает, Камма.

— Я не могу взять Рекама за реку, — прошептала она. Лицо у нее сжалось — губы оттянулись кверху, брови сошлись книзу. Она плакала без слез, беззвучно. — Вода холодная.

— У них есть лодки, Камма. Они позаботятся о тебе и Рекаме. Не тревожься. Все будет хорошо. — Он знал, что его слова не имеют смысла.

— Я не могу уйти, — прошептала она.

— Так останься здесь, — сказал Метой.

— Они сказали, что сюда придет другая армия.

— Возможно. Но вероятнее придут наши. Она посмотрела на Метоя.

— Ты вольнорезанный, — сказала она. — С этими, с другими. — Она перевела взгляд на Эсдана. — Чойо убили. Вся кухня разломалась на горящие куски. — Она спрятала лицо в ладонях.

Эсдан выпрямился, потянулся, к ней, погладил по плечу. По руке. Он прикоснулся к хрупкой головке ребенка, к таким сухим волосикам.

Подошла Гейна, встала над ними.

— Все полевые уходят за реку, — сказала она. — Быть в безопасности.

— Вам будет безопаснее здесь, где есть еда и кров. — Метой говорил короткими залпами, не открывая глаз. — Чем идти навстречу наступлению.

— Мама, я не могу взять его, — шептала Камма. — Ему нужно тепло. Не могу, я не могу взять его.

Гейна нагнулась, посмотрела на личико малыша, легонько прикоснулась к нему одним пальцем. Ее морщинистое лицо сжалось в кулачок. Она распрямилась, но не так, как раньше. Осталась сгорбленной.

— Хорошо, — сказала она. — Мы останемся. Она села на траву рядом с Каммой. Вокруг них продолжали двигаться люди. Женщина, которую Эсдан видел на террасе, остановилась рядом с Гейной и сказала:

— Идем, бабушка. Пора. Лодки ждут.

— Остаемся, — сказала Гейна.

— Почему? Не можете бросить старый дом, где рабствовали? — сказала женщина. Язвяще. Подбодряюще. — Так он же весь сгорел, бабушка! Приведи девушку и ее маленького. — Она бросила беглый взгляд на Эсдана и Метоя.

Они не имели к ней отношения.

— Идем, — повторила она. — Вставайте.

— Остаемся, — сказала Гейна.

— Свихнутые домашние, — сказала женщина, отвернулась, снова повернулась к ним, пожала плечами и пошла дальше.

Еще некоторые останавливались. Но только на один вопрос, на секунду. И устремлялись вниз по террасам, по залитым солнцем дорожкам вдоль тихих прудов, вниз к лодочным сараям за могучим деревом. Вскоре они все ушли.

Солнце сильно припекало. Наверное, близился полдень. Метой стал еще белее, но приподнялся, сел и сказал, что в глазах у него больше почти не двоится.

— Нам надо уйти в тень, Гейна, — сказал Эсдан. — Метой, ты можешь встать?

Он шатался, спотыкался, но смог идти без помощи, и они перебрались в тень садовой ограды. Гейна ушла за водой. Камма несла Рекама на руках, прижимала к груди, загораживала от солнца. Она уже долго ничего не говорила. Но когда они сели там, она сказала полувопросительно, безучастно глядя по сторонам:

— Мы тут совсем одни.

— Наверное, и другие остались. В поселках, — сказал Метой. — Потом придут.

Вернулась Гейна. Ей не в чем было принести воды, но она намочила свой платок и накинула его на голову Метоя. Мокрый и холодный. Метой вздрогнул.

— Ты сможешь идти как следует, тогда мы пойдем в домашний поселок, резаный, — сказала она. — Есть, где жить. Там.

— Я рос в домашнем поселке, бабушка, — сказал он. И вскоре он сказал, что может идти, и они захромали, побрели по дороге, смутно знакомой Эсдану. По дороге к клетке-укоротке. Дорога казалась очень длинной. Они подошли к высокой стене поселка, к распахнутым воротам.

Эсдан повернулся, чтобы посмотреть на развалины большого дома. Гейна остановилась рядом с ним.

— Рекам умер, — еле слышно сказала она. У него перехватило дыхание.

— Когда?

Она покачала головой.

— Не знаю. Она хочет держать его. Она кончит держать, и тогда отпустит его. — Гейна поглядела в открытые ворота на ряды хижин и длинных домов, на высохшие огородики и пыльную землю.

— Там много младенчиков, — сказала она. — В этой земле. Два моих. Ее сестры.

Она вошла в ворота, и Камма с ней. Эсдан еще постоял, потом тоже вошел сделать то, что должен был сделать: выкопать могилу для ребенка, а потом вместе с другими ждать Освобождения.

Наши раны были ужасны, но Армия залечила их и отправила нас в Рай на побывку. Ну и вручила кругленькую сумму, чтобы мы там не скучали особо.

Самый дорогой и трудно заменяемый компонент боевого скафандра - это солдат, который находится в нем, а потому если он изувечен так, что уже не может продолжать бой, то скафандр старается спасти то, что от этого солдата осталось. В случае Уильяма скафандр автоматически ампутировал раздробленную ногу и перевязал обрубок. В моем случае это была правая рука, отрезанная чуть выше локтя. Говорят, что для женщин лучше терять руку, чем ногу. Как они это определили - это уж их трудности.

А вот что действительно удивительно, так это то, что ампутации нам были сделаны одновременно, а это значило - мы будем вместе.

Дело было во время кампании на Тета-2, которая окончилась полной неудачей, и мы с Уильямом провалялись, накачанные наркотой до ушей, тогда как другие ребята погибали кто как мог во время разгрома на Алеф-7. В результате этих двух сражений из всего отряда пятьдесят два были убиты, тридцать семь стали калеками, двое повредились в уме, и лишь двенадцать кое-как держались в строю и продолжали, стало быть, пылать чистым энтузиазмом.

Двенадцать для продолжения боевой операции, к сожалению, маловато, а потому наш корабль «Кровь и победа» получил приказ лететь к госпитальной планете Рай.

Чтобы добраться до Рая, времени надо немало - целых три гиперпространственных прыжка. При одном прыжке таурианцы еще могут надеяться вас перехватить, если, конечно, находятся в нужном месте и в нужное время. При двух прыжках это практически невозможно, а при трех - этого просто не может быть никогда.

(Слова «не может быть никогда» на самом деле, возможно, являются своего рода амулетом, отводящим несчастья. Из-за релятивистских искажений, вызываемых переходом через гиперпространство, встретив противника, вы никогда не знаете, откуда он: из вашего собственного времени, из будущего или из прошлого, отделенных от вас целыми столетиями. Вполне возможно, что через парочку тысячелетий враги уже сумеют отслеживать наши корабли на протяжении даже трех гиперпространственных прыжков, так сказать, по оставленным «отпечаткам следов». И в этом случае они перво-наперво разнесут в пыль Рай. А потом и Землю.)