Анна Назаренко - Тень нестабильности (СИ)

Он замолчал, тяжело переводя дыхание. Под взглядом Сельвина нестерпимо хотелось отвести глаза. Опустить плечи, низко поклониться и, пробормотав извинения, немедленно ретироваться куда-нибудь подальше. Но Аларон знал, что отступить сейчас не имеет права.

— Нас сомнут. Рано или поздно. Ты должен это понимать.

— И что же ты предлагаешь? Сложить оружие? Сдаться?

— Остановиться, пока еще не слишком поздно. Потребовать автономии, возвращения наших традиций и законов… власти могут на это пойти: им тоже не нужна лишняя напряженность. У Палпатина слишком много врагов, чтобы давать им в руки лишний козырь.

— Я тебя понял, — от голоса принца веяло мертвенным холодом. — А теперь сядь и послушай, что я тебе скажу, друг.

Бернард остался стоять — сам не зная, почему.

— Сядь, — почти ласково повторил Сельвин. На сей раз Аларон ослушаться не посмел.

— Ты хочешь остановить кровопролитие. И я желаю своей земле мира — всей душой, уж поверь мне. Но люди… люди жаждут крови тех, кто отнял у них свободу. Ты сам видишь, с каким пылом они готовы сражаться против оккупантов. Народ верит в нашу победу. Но если у него эту веру отобрать… хуже того — предать ее, продавшись имперцам за жалкие подачки… — он с отвращением поморщился, — нас возненавидят. Люди обратят свой гнев против тех, за кого совсем недавно были готовы отдать жизнь.

Его ладонь тяжело легла Бернарду на плечо — не то дружески, не то угрожающе. Некстати вспомнилось, что Сельвин способен без особого труда сломать человеку шею.

— И как тебе могло прийти в голову, что я пойду на такое? — хватка стала чуть крепче. — Стать цепным псом Империи… — его пальцы сжались еще сильнее, причиняя весьма ощутимую боль, — инструментом пропаганды, с помощью которого режим продемонстрирует свой либерализм и всепрощение… я лучше умру, Бернард. Но с высоко поднятой головой, а не стоя на коленях.

В его глазах горело бешеное пламя. Застарелая боль, ярость… фанатизм.

«Хочешь мира, говоришь? Нет, друг мой. Ты лжешь самому себе. Ты уже забыл, что это такое — и не желаешь вспоминать».

Сельвин вновь развернулся к окну. Сложив руки на груди, он из-под гневно прищуренных век смотрел на трущобы за грязным стеклом. Бернард украдкой потер плечо. Скорее всего, останутся синяки.

— Империя никогда не пойдет нам навстречу: свободу у нее можно вырвать лишь силой. И мы это сделаем. Захватчики заплатят за все зло, которое причинили.

«За твою родню. За твою разбитую жизнь. За то, что в шестнадцать лет ты впервые убил человека, а в семнадцать — уже потерял счет своим жертвам. Как и погибшим друзьям. За это ты хочешь расквитаться с Империей. Но народ Рутана… о нем ты беспокоишься меньше всего. Хоть и искренне веришь в обратное. И ни о каком будущем ты не думаешь. Никогда не думал».

В комнате снова воцарилось молчание. Аларон поднялся с кресла и встал рядом с другом.

«Я должен был задуматься об этом раньше. Но что мог понять, что мог предугадать сопливый мальчишка? Сын кухарки, которому посчастливилось стать названым братом наследного принца… а теперь уже поздно. Я слишком верен тебе, чтобы остановить. Пусть даже твоя смерть предотвратила бы тысячи других».

— Знаешь, — тихо произнес он, — некоторые люди рождаются для того, чтобы положить жизнь на алтарь великой цели. Стать символом, святым мучеником… но не торопился бы ты в анналы истории. С этим всегда успеется.

Сельвин криво усмехнулся:

— Ты слишком рано решил меня похоронить. Уже успел попрощаться с мечтой о поместье и титуле, дружище?

— Да при чем здесь поместья, титулы… — Бернард схватил бутылку виски и щедро плеснул золотистой жидкости в свой бокал. — Ты мне как брат. Я буду сражаться за тебя, что бы ни случилось. Я умру за тебя, если придется. И ты это знаешь.

— Именно поэтому я не казню тебя за сегодняшние речи.

Громкий, нарочито-веселый смех разнесся по комнате. Хрустальные бокалы соприкоснулись с легким звоном. А Бернард Аларон никак не мог отделаться от ощущения, что ему только что подписали приговор.

Глупости какие. Приговор ему подписали куда раньше — его же собственной рукой.

— Ваше служебное рвение похвально, господин Мейер. Если вы продолжите в том же духе, мир и порядок восторжествуют на Рутане совсем скоро.

Голос главы КОСНОП звучал благосклонно, а губы под конец фразы изогнулись в одобрительной полуулыбке — от вида которой любому, кто был знаком с Круэйей Вандроном хоть сколь-нибудь долго, стало бы не по себе. По меньшей мере. Решая вопросы в рабочем порядке, лорд не тратил время на подобные спектакли, высказывая одобрение сухо, а недовольство — открыто.

Видимо, сейчас он был не просто недоволен, а ужасно зол. И на то были причины.

Мейер осторожно повел плечами: рубашка противно липла к спине. Это все треклятая рутанская влажность. Но свалить на климат то, что ворот мундира почти болезненно впивался в кожу при каждом вдохе, уже куда труднее.

Полковник угрюмо молчал, изо всех стараясь не выдать своей нервозности. Безукоризненная осанка, прямой и открытый взгляд… только немного подрагивают сцепленные за спиной руки.

— Но я не понимаю одного, — продолжил Вандрон все так же мягко. — Как это сочетается с нашими интересами? Я думал, мои указания были точны.

«Поддерживать восстание. Защищать его от полного уничтожения. Помогать ему достичь определенных целей, но не позволять нанести слишком серьезный урон. Уничтожить, когда придет время».

Безумно захотелось облизнуть пересохшие губы.

Указания оставляли довольно широкий простор для трактовок, но нынешняя ситуация не укладывалась даже в самые вольные из них. Время еще не пришло, а повстанцы уже захлебываются в собственной крови… и, агонизируя, с утроенным энтузиазмом проливают чужую.

А Мейер ничего не смог сделать, чтобы это предотвратить. И теперь, кажется, полностью потерял контроль над происходящим: Сельвин Вельн, этот бешеный зверь, сорвался с цепи, а ИСБ не может не реагировать на действия экстремистов… если, конечно, один полковник не торопится под трибунал.

Крупная капля пота предательски поползла по виску. Оставалось только надеяться, что на голограмме это не отобразится.

Лорда быстро утомила игра в светскую беседу. Его глаза угрожающе сузились, а голос зазвучал жестче:

— Этот бунт начал развиваться слишком быстро, бесконтрольно — и вместо того, чтобы регулировать активность повстанцев, вы решили уничтожить их раньше времени? Совсем не об этом я просил вас, полковник .

Акцент на последнем слове — соль на старую рану и невысказанная угроза: ставками в этой игре с самого начала были либо повышение, либо смерть.

Мейер сглотнул подкативший к горлу ком. Титанических усилий ему стоило совладать с дыханием, норовящим сбиться со спокойного ритма.