Илья Шумей - Звезды нового неба

К моему немалому удивлению Слепнев приветствовал меня довольно спокойно, я бы даже сказал, равнодушно. Если бы меня подобным образом приветил кто-нибудь другой, то я бы расценил это как следствие сильной занятости, но в случае со Слепневым подобный настрой являлся верным признаком серьезных неприятностей.

– Что-то не так? – я решил не ходить вокруг да около, а сразу взял быка за рога.

– Ну да, – рассеянно пробормотал профессор, – есть определенные затруднения.

– В чем дело?

– Твой приятель, Малгер, отбросил весь проект почти на два месяца назад, – хмыкнул Слепнев, а я невольно поморщился. Назвав Малгера «моим приятелем», он выставил меня самого в некотором роде соучастником преступления, а кому такое понравится, – как раз этих двух месяцев нам может и не хватить. Так что он вполне может преуспеть в своем начинании, пусть даже и посмертно.

– Это из-за скорого прихода лета?

Новостные сводки, приходившие минувшей зимой из Австралии и Южной Америки, больше напоминали репортажи с фронта. Причем, судя по числу жертв и масштабу разрушений, ситуация на передовой складывалась отнюдь не в нашу пользу. Сообщения о пылающих эвкалиптовых лесах, выжженных дотла городках и вздыбившихся от жары железнодорожных путях чередовались с кадрами неистовых ураганов, смерчей, наводнений и сметающих все на своем пути селевых потоков, образующихся из-за таяния снегов в Андах. Счет погибших шел уже даже не на сотни а на тысячи. Мороз пробегал по коже при мысли о том, что будет, когда лето придет в куда более плотно заселенное северное полушарие. И с каждым днем росла вероятность того, что нарастающий вал климатических изменений уже перевалил через Рубикон и приобрел необратимый характер. На этом фоне задержка еще на два месяца звучала почти как приговор.

– Лето? Ты о чем? – Слепнев меня словно и не слышал вовсе, – ах, да, и это тоже. Перспектива, конечно, тревожная, но меня сейчас больше беспокоят сиюминутные проблемы сугубо технического характера.

– Это что еще за новости? – удара с этой стороны я никак не ожидал, хотя теперь, после смерти Куберта, который все держал в своих руках, было возможно всякое.

– Перегрев, – кратко отозвался профессор, – на Земле хоть иногда ночь случается, а «Ожерелье» жарится на расгочегарившемся солнышке круглые сутки. Бортовые реакторы и системы их охлаждения не рассчитаны на работу в таком режиме, и это представляет проблему, которая с каждым днем становится все серьезней. У нас уже случилось несколько сбоев, хотя все системы сейчас работают фактически вхолостую, а что будет, когда потребуется полная отдача, да еще в течение целого часа, пока Земля будет проходить через портал? Самое смешное, что никто даже предположить не может, что произойдет с планетой, если окошко вдруг возьмет, да и захлопнется на полпути.

– А по-моему, это совсем не смешно, – настроение у меня резко упало, – можно что-нибудь сделать, чтобы исправить ситуацию?

– Первоочередные шаги очевидны – установить солнцезащитные экраны, смонтировать дополнительные радиаторы… вот только на словах все кажется элементарным, а в действительности мы сталкиваемся с таким количеством закавык, что все наши потуги оказываются бессмысленными. «Ожерелье» ведь постоянно вращается, и, значит, нам придется обвешивать Узлы экранами буквально со всех сторон, а куда монтировать радиаторы и вовсе непонятно. Но главная беда в другом – кто будет все это делать?

– А как же никары… – начал я, но осекся.

Мне было прекрасно известно, что работы на объекте велись на пределе человеческих возможностей, в три смены, без сна и отдыха. В этой ситуации выделить часть сил на новый фронт работ означало неизбежное замедление прогресса на главном направлении, что было совершенно недопустимо.

– А своими силами мы не можем управиться? – как-никак, но имелись же и земные специалисты. Они вполне могли справиться с этой, не очень сложной работой.

– Один-два Узла мы могли бы дооборудовать сами, но не более того. Толковых монтажников у нас мало, а готовить новых уже некогда. Кроме того, людей ведь еще надо где-то поселить, а у нас рабочим и так по очереди на одной койке спать приходится.

– И что, тупик?

– Не знаю, Луцкий как раз сейчас пытается договориться с никарами об увеличении их контингента, но шансов на успех немного. Они и так уже отправили к нам почти всех своих специалистов. Но, быть может, удастся выработать какой-нибудь альтернативный вариант решения проблемы.

– А Лиза сказала, что генерал в отъезде.

– Ну да, он к ним улетел.

– К ним!? Это. то есть. куда?

– На «Ньютон», куда же еще?

– Вот те на! – в памяти невольно всплыл приснопамятный образ барахтающейся в невесомости коровы. Как я ни старался, но так и не смог представить себе грузного, неповоротливого Луцкого, непринужденно плавающим по коридорам станции, – с чего это его так вдруг разобрало?

– Он надеется таким образом донести до никаров всю серьезность ситуации. Личное присутствие, как ни крути, все же многое меняет.

– Лучше бы он эту серьезность до нас самих донес, – проворчал я, вспомнив свои недавние встречи с ровесниками, озабоченными совсем другими проблемами.

– Ну, не скажи, – не согласился со мной Слепнев, – на Земле людям как раз лучше всех подробностей не знать. Иначе может начаться паника, а сейчас это нам совсем ни к чему.

– Очередной случай, когда «счастье в неведении»? – невесело усмехнулся я.

– Вроде того, хотя счастьем такое положение дел назвать сложно.

Мы с профессором перекинулись еще парой-тройкой дежурных фраз, и он отключился, сославшись на занятость. Я остался сидеть около окна, за которым таял хмурый мартовский день. Ползущие по небу низкие серые тучи как нельзя точно соответствовали моему унылому настроению. Мысль о том, что все наши старания вполне могут оказаться напрасными, и что после стольких усилий и жертв мы можем оказаться ровно там же, откуда и начинали, погрузила меня в состояние оцепенения и полнейшей апатии. Стать чемпионом мира по бегу на месте – исключительно безрадостная перспектива.

Я безучастно провожал взглядом редкие фигурки, прячущиеся под зонтами от косого промозглого дождя. Где-то вдалеке глухо рокотал гром (это в марте-то!), а воображение упорно рисовало сцены с огненными смерчами, кипящими океанами и стекленеющими и плавящимися от жара скалами. М-да. Резиновые сапоги тут уже вряд ли помогут.

Спал я отвратительно, мучаясь кошмарами, в которых с неба на меня изливался ливень из жидкого огня. Раскаленные капли мгновенно прожигали насквозь все, на что попадали, а я судорожно пытался заслониться от них хлипким трясущимся зонтом. Зонт немедленно превращался в решето, и я отбрасывал его, хватая новый с такой быстротой, что предыдущий даже не успевал упасть на землю. С ним повторялась та же история, и над моей головой вскоре вилась целая стая искалеченных зонтов, от большинства из которых остались лишь голые каркасы. Я же выхватывал все новые и новые из некоего подобия пулеметной ленты, переброшенной через плечо, и бежал что было сил. Не помню, куда и зачем, но, как это обычно бывает во сне, ноги мои отказывались мне повиноваться, вязли, словно в патоке, сводя на нет все мои старания…