Йэнна Кристиана - Дороги. Часть первая.

Интересно, а почему Пита все-таки так?

Действительно, он чувствует себя здесь неуверенно. Может, еще и вину свою ощущает... неполноценным себя считает. Хотя не похоже. Кто его поймет... Во всяком случае, понять это можно, он сейчас сам нуждается в опеке и помощи, ему не до ребенка.

– Пита, давай я поговорю с Сантой... ты, правда, не эммендар, но по-моему, восстановить психику тебе бы не помешало. Ну поверь, ты сразу почувствуешь себя другим человеком!

– О Господи, Иль, да отстань ты от меня с этой ерундой! – Пита отодвинул тарелку, Ильгет тут же с готовностью налила ему чаю, – я совершенно нормален, здоров, ну с чем я пойду к этой твоей Санте?

– Да я же не говорю, что ты болен! Но тебе станет легче, правда... и тебе же надо как-то обживаться здесь.

Ильгет умолкла, глядя в свою чашку. Господи, что же сделать, как ему помочь? Пита мрачно жевал пирог.

В чашке Ильгет на дне плавали мокрые кусочки мятных листьев, есть больше не хотелось, но невозможно было и встать, пойти, заняться чем-то. Пита еще не поел, да и привыкли они сидеть вот так вдвоем после обеда и ужина, подолгу. Ильгет не знала, о чем говорить сейчас, а Пита не откровенничал с ней, да и не считал нужным заводить разговор, однако встать – это выглядело бы оскорблением. Они сидели подолгу, это называлось «пообщаться», при этом Пита ел и ел, очень медленно, но не переставая, пока не уничтожал все, что было на столе, а тогда начинал подчерпывать ложечкой сахар или подливал себе еще чайку.

– Могла бы родить от этого твоего... Арниса, – лицо Питы слегка перекосилось. Ильгет вспыхнула и онемела на несколько секунд.

– Он мой друг, – собственный голос показался ей чужим, – просто друг. Ничего больше. У меня не может быть с ним ребенка.

Она заплакала.

– Пита, ты не веришь мне?

Он слегка растерялся. Похлопал ее по руке. Потом посуровел и отодвинулся.

– Как ни странно, верю, – сказал он. Ильгет всхлипнула и потянулась за салфеткой. Высморкала нос.

– У нас не было ничего... никогда...

Я оправдываюсь, подумала она. А ведь я в самом деле не виновата ни в чем. А вот Пита... Но я же не могу его обвинить!

– Как ни странно, – с горечью сказал Пита, – я тебе действительно верю. У тебя с ним ничего не было. Вы слишком возвышенны для этого. Это я – грубый мужлан, которому нужен секс.

Ильгет смотрела на мужа расширенными глазами.

– О чем ты? Пита? Я не понимаю. Разве я такое говорила? Или имела в виду?

– Имела, конечно, – буркнул Пита, – для тебя секс всегда был грязью.

Ильгет молчала. Это была новость.

На самом деле она всегда была холодной. А те несколько ночей, что они провели с Питой сейчас, после его возвращения – положения не исправили. Все стало еще хуже. Раньше ей не было больно. Последние несколько раз ей приходилось терпеть, и раньше, до всего, она бы просто и не вытерпела этого. Теперь научилась. Научилась стискивать зубы, сжиматься и думать даже, что это еще терпимая боль, переносимая, что бывает хуже... только бы поскорее все кончилось.

Но никогда она не говорила, что секс – это грязь, и не думала так.

– Пита, – сказала она тихо, – я... я тебе уже сказала, что мне просто больно.

Она действительно ему об этом сказала. В перый же раз. Она даже вскрикнула, почувствовав спазм. То, что это спазм – понятно, и понятно, почему. Питу это не заинтересовало, и больше Ильгет о своей боли ничего не говорила.

– Не надо, – брезгливо сказал Пита, – теперь еще придумала какую-то отмазку. Больно бывает девственницам и нерожавшим. Раньше тебе не было больно. Чтобы спазмы появились вдруг ни с того, ни с сего... знаешь, я туп, но все-таки кое-что я тоже читал. Так не бывает.

– Почему ни с того, ни с сего, – Ильгет посмотрела на мужа, – у меня и в самом деле был... были... другие мужчины. Меня там... я не говорила тебе, но... это не моя вина. Меня изнасиловали там. Рефлекс появился.

Она замолчала. Хотелось заплакать. Объяснить всю эту гремучую смесь – дикая, гасящая сознание боль (больно было даже не в этом месте, хотя там тоже, страшнее всего тогда болели руки и ребра), тяжелое смрадное дыхание на лице, черная форма, от которой темно в глазах, пот на чужом вонючем подбородке, физически ощутимая похоть, черная форма Питы, измученный раненый Арнис, и такая же мужская жадность, желание, которое теперь всегда будет вызывать у нее ужас, потное от страсти лицо, и мгновенно сжавшееся в панике влагалище... Объяснить это невозможно.

Лучше молчать.

– Я тебе, конечно, сочувствую, – спокойнее сказал Пита, – но жертвы насилия обычно сами ставят себя в такие обстоятельства, при которых насилие возможно.

Ильгет вспыхнула.

В общем-то, Пита прав. Она сама себя поставила в такие обстоятельства. Именно поэтому женщины не должны воевать, этим они как раз себя и ставят в обстоятельства, когда возможно насилие. Но ведь Ильгет, вроде бы, и не жаловалась.

Другое сейчас важно.

– Например, Арнис, – она прямо посмотрела на Питу. Сжала кулаки, чтобы руки не дрожали.

Она возразила мужу. Конфронтация началась. Пита не выдержал ее взгляда, отвел глаза.

– Что – Арнис? – спросил он.

– Он поставил себя в такие обстоятельства, при которых возможно насилие.

– Я его не трогал, – сказал Пита, – я вообще не воевал, к твоему сведению. Я был программером. Когда началось восстание, нас по-разному использовали. Я не работал в том здании, случайно оказался. Меня туда прислали. Когда вы начали нас захватывать, мне приказали охранять пленного и в случае чего прикончить. Вот прикончить, извини, я не смог.

Ильгет шумно вздохнула. Разжала пальцы. Ей стало стыдно.

– Прости, Пита, – тихо сказала она, – я, в общем-то, понимала, что ты на такое не способен, но... мысли всякие были. Прости.

– Не беспокойся, – с иронией сказал Пита, – твоего любовника я не трогал.

– Он мне не любовник.

– Да? – почувствовав раскаяние Ильгет, Пита стремительно начал закреплять обычное положение обвинителя, – оно и заметно! Я это сразу понял, что вы, конечно же, просто первый раз друг друга видите! Когда ты к нему кинулась... Ведь заметь, не ко мне! Мы не виделись почти год, но кинулась ты к нему.

– Пита, но... если бы он даже был мне совсем незнаком, я бы все равно сделала то же самое. Ведь он был ранен. Ну и что? Я вот и Данга вытащила, так что теперь, Лири должна ревновать? Это же совсем другое, Пита, как ты не понимаешь!

– Да и потом ты что-то не очень ко мне спешила. Видимо, не слишком соскучилась.

– У меня в самом деле не было времени.

– Конечно! Где уж тут найти время на собственного мужа?

Ильгет молчала, глядя в блестящую поверхность стола.

– Я тебе просто безразличен, скажем так.

– Пита, если бы ты был мне безразличен, я бы просто не стала искать тебя на Ярне... забирать с собой.