Йэнна Кристиана - Дороги. Часть вторая.

Ей казалось, что просто отвлечь детей от мыслей об отце – это было бы даже безнравственно. Они не должны забывать о родителях. Нет, но это событие надо переосмыслить... понять... смириться, может быть.

Самое страшное перед лицом смерти – это полное наше бессилие. Бессилие хоть чем-то помочь умершему. Это бессилие порождает жажду мести – если есть те, кто виновен в гибели человека. Месть – это так естественно для человека, очень многие народы приходят к почитанию мести как священного долга. Для этого никакого наития свыше не надо, жажда мести возникает сама собой.

Это бессилие облегчается молитвой – даже если и нет виновников гибели, молитва – это реальное, конкретное дело, которым ты можешь помочь ушедшему человеку.

Памятники, надгробия, альбомы со старыми снимками – все это нужно скорее уж нам самим. И все же и они облегчают боль расставания. Особенно детям. Не очень маленьким: Анри и Лайна были, по квиринским меркам, уже вполне сознательными людьми.

Они должны гордиться родителями, стараться стать на них похожими. Всю жизнь их помнить и любить. Ильгет рассказывала детям постоянно об их родителях – а рассказать она могла немало. А теперь они выделили в комнате угол, который постепенно обрастал новыми и новыми композициями – очень много здесь было снимков Данга и Лири, от свадебных (Господи, какими они молодыми были тогда...), от милых семейных сценок, до рабочих, в бикрах и с оружием. Всегда только на полигоне, на учениях – кто же будет делать снимки на акции... это нереально. Дети сами составляли композиции из этих снимков, оформляли их. Лежали в этом углу и вещички родителей – крестики, статуэтки, любимые микропленки, пара бумажных книг, сплетенные Лири коврики, ножи Данга (он неплохо метал ножи), кое-какое оружие. Бабушка, мать Лири, частенько приходила в гости, тихонько плакала, глядя на все это великолепие. Родители Данга эмигрировали на Капеллу и здесь, на Квирине не появлялись.

И только одно все больше и больше поражало Ильгет – Арнис не принимал никакого участия во всех этих делах.

Это было так на него непохоже... Мало того, он и собственными детьми, кажется, совсем перестал интересоваться. Дару брал к себе, только если Ильгет его об этом просила. Кое-какие прежние ритуалы сохранились – молиться вставали все вместе, на зарядку утром бегали. Но даже и это Арнис делал как-то... так, будто это было надоевшей, привычной рутиной. Мол, раз уж ты так хочешь, раз это так необходимо. Так, по крайней мере, казалось Ильгет.

Иногда он ходил по выходным вместе с семьей отдыхать – иногда нет. Разница небольшая: Ильгет практически все время развлекала детей сама. Арнис сидел где-нибудь на бережку, безучастно глядя вдаль. Он улыбался детям, мог их приласкать, но казалось, он совершенно потерял прежний творческий импульс, он уже не мог играть.

Злым он не был, нисколько. Просто равнодушным ко всему. И даже к тому, что Ильгет очень много приходилось работать. Ведь она не оставляла и работу в СИ. Но это Арниса больше не волновало. Он не хотел помочь ей, по крайней мере, сам не проявлял желания. И это было очень странно и непривычно.

Ильгет заметила, что и у нее пропадает желание что-либо делать с детьми, когда Арнис рядом. Видимо, она так привыкла подчиняться ему, быть ведомой, петь ему в лад, что и сейчас реакция была той же самой. Глядя на безучастное лицо Арниса, она вдруг начинала думать, что все ее дела, все эти бурные занятия с детьми, игры, музей – все это такая ерунда... Что она так глупа, делая это. А что не ерунда? Ильгет не знала.

Надо сделать что-то для Арниса, помочь ему – это самое главное. Но Ильгет совершенно не представляла, что можно сделать.

Ей хотелось бросить детей, подойти к нему, обнять. Несколько раз она и поддавалась этому порыву, но Арнис был так безучастен к ней, что это казалось совершенно бесполезным. Да и дети требовали внимания, Ильгет мучила совесть из-за них.

Почему так произошло? Прошел уже почти месяц. Конечно, ему досталось на Анзоре – но дело-то самое обычное. Это вся наша жизнь, и раньше она не была лучше. Тем более, что и ранен Арнис не был, и с сагоном не встречался, и никаких особо выдающихся событий не произошло. Кроме гибели четырех человек. Да, это ужасно. Но это ужасно и для Ильгет: Мира была одной из ее лучших подруг, ее наставницей. Данга она как-то сама вытащила раненого с поля боя. Да и к Чену и Рэйли уже успела привязаться. Однако для Ильгет жизнь на этом не кончилась – что же, мы все были готовы даже и к худшему.

Бывает, что человека сильно потрясает сам вид чужой гибели. Но Ильгет знала, как погибли ребята – Арнис их смерти не видел. Да и из армейцев его декурии погибло всего трое, и вряд ли они особенно успели подружиться: обычно армейцы с нами не очень-то, мы для них командиры, да еще чужие.

С Ландзо все понятно. Он сам видел гибель Чена, который его и прикрыл. Он встречался с сагоном и получил удар наведенной депрессии. Сразу после прибытия на Квирин Ландзо отправили в санаторий. На два месяца как минимум.

Но ведь с Арнисом ничего особенно выдающегося не случилось...

Ну хорошо, пусть даже случилось – но ведь это же не повод вот так сидеть и тихо умирать. Кто мешает обратиться к психологу? Ильгет заговаривала об этом, но Арнис отказался наотрез, не объясняя причин. И с церковью... тут было что-то совершенно непонятное для Ильгет: Арнис однажды, через неделю после прибытия, посетил отца Маркуса... и перестал ходить в церковь вообще. Ильгет чуть ли не со слезами собиралась каждый раз одна, с кучей детей... С семьей Арнис еще молился, но при этом все молитвы вслух произносила Ильгет или дети. Он лишь стоял рядом.

Ему не надо было больше работать: за Анзору выплатили премию. Очень большую. Вполне хватило бы на переезд и на жизнь. Но Арнис даже не заговаривал о том, чтобы перебраться в квартиру побольше. Такое ощущение, что он предоставил всю инициативу в семейной жизни – Ильгет. А ей этого совершенно не хотелось. Даже больше того, она решила не искать квартиру сама и не настаивать на переезде. На Ярне жили и в куда более тесных квартирах, подумаешь.

Что это за жизнь будет в новом доме, если Ильгет одна будет расставлять мебель и оформлять помещения? Если все начнется с его равнодушия и ее недоумения и тоски? Как ни пыталась Ильгет спросить мнение Арниса о чем-нибудь, ответ всегда был один и тот же: да, это неплохо. Да, это ты хорошо придумала. Делай! И все – на этом все заканчивалось. Ни участия, ни даже вопроса о том, как движется дело. Ничего!

А ведь ему и делать-то было нечего. Ни работы, ни учений – Дэцин дал всем передышку. Социологией он тоже перестал заниматься – даже не позвонил своему наставнику, и книг не открывал. В сетевых дискуссиях не участвовал. Театром, выставками, концертами даже не интересовался. Время от времени посещал спортзал, но и эти посещения стали нерегулярными.