Кен Като - Гнев небес

— В целях безопасности, — пояснил Хавкен. — Все окружено щитами, которые отражают любое нападение.

— Замечательно.

— Помни, о чем я предупреждал тебя, и постарайся не говорить ничего лишнего. Это может повредить не только нам.

— Не беспокойся.

За садовой решеткой виднелись точные копии внушительных правительственных зданий, которые когда-то находились в Вашингтоне на Старой Земле.

Охранники в форме морских пехотинцев с голубыми шейными платками окликнули их и попросили предъявить документы. После проверки они повели гостей через подземный тоннель. Оказавшись за оградой, Хавкен и Стрейкер направились к вестибюлю правого крыла здания, где находился Совет Безопасности. Множество коридоров, дверей, комнат, залов и вестибюлей образовывали настоящий лабиринт. Паркетный пол был покрыт лаком и выглядел как во всех государственных учреждениях. Повсюду сновали министры, служащие, сенаторы, конгрессмены. Они работали, переходя из комнаты в комнату, болтали, курили или крутились у выхода.

Все помещения были обставлены шикарной мебелью, стилизованной под двадцатый век. На стенах висели зеркала и картины в массивных позолоченных рамах, между ними стояли бюсты великих предков. Суетились кабинетные экспедиторы, помощники чиновников, парламентские приставы. Этажом ниже располагался подземный мир слуг, секретарей, шпионов, снабженцев, охранников, уборщиц и администраторов.

Сначала Хавкен подал прошение в Совет Безопасности, а затем их вежливо встретили офицеры Конгресса. Они повели Хавкена на расследование. Когда Эллис попытался последовать за ним, стража сомкнула оружие у него перед носом и молча преградила путь. Глядя на каменные лица охранников, он понял, что выведен из игры. Как неприкаянный слонялся он за дверью кабинета почти целый час, шагая по толстым коврам в коридоре.

Он не знал, в каком положении находится Хавкен, и вызовут ли его самого в качестве свидетеля событий на Садо. А если вызовут, то что он станет говорить. В тревоге Стрейкер воображал себе советников в темных костюмах — с серьезными лицами, напыщенных, осуждающих Хавкена за пиратство, невозмутимых внешне, а внутренне раздраженных тем, что экспедиция не принесла обещанной прибыли. Этого Хавкен боялся больше всего. Он знал, что прежнего доверия окажется недостаточно. В таких случаях бывшие политические союзники целуют в щеку, а потом поворачиваются спиной и зовут солдат.

В коридоре появился взвод морских пехотинцев, одетых в бело-голубую форму. Каждый охранник был вооружен складным карабином. Они вытянулись по стойке «смирно» в десяти ярдах от Эллиса, застыли, словно оловянные солдатики, и уставились перед собой в одну точку. Появление морских пехотинцев расстроило Эллиса, который не понимал причины их прибытия. Он еще больше разволновался, когда к нему подошел какой-то мужчина, похожий на юриста, одетый в желто-коричневый плащ, и с черной бархатной шапочкой на голове. Его лицо свидетельствовало об интеллекте; у него был звучный голос и влажные карие глаза.

— Капитан Стрейкер?

Эллис выдержал взгляд.

— Да.

— Не будете ли вы так любезны последовать за мной?

Мужчина повернулся и сделал несколько шагов, но Эллис не двинулся с места.

— Я жду командора Хавкена. Он в кабинете…

— Да, я знаю. Пожалуйста, следуйте за мной.

Эллис по-прежнему не двигался.

— Ну что же вы? — настойчиво спросил незнакомец.

— Я не знаю, кто вы и откуда вам обо мне известно, — осторожно произнес Эллис. — Но, кажется, я арестован.

Мужчина мельком взглянул на морских пехотинцев и отрицательно покачал головой.

— Эти парни не имеют к вам никаких претензий, капитан. Меня зовут Фарис Кассабиан.

Он протянул руку, но Эллис не заметил ее.

— Чего вы от меня хотите? — спросил он Кассабиана.

Тот недовольно посмотрел на него, сверкнув глазами.

— Вы стали очень популярны за последнее время. Я хочу поговорить с вами, вот и все.

Эллис почувствовал отвращение к настойчивости этого человека, к его самонадеянным манерам. Но что-то в лице Кассабиана удержало Стрейкера, и, когда его попросили в третий раз, он последовал за советником.

Февральским холодным вечером, около восьми часов, когда уже прозвонили колокола на соседней башне, посол Сацума-но Окубо в одиночестве сидел в своей комнате, скрестив ноги на татами из рисовой соломы. Он сильно вспотел, составляя дипломатическое послание, работу над которым откладывал в течение нескольких дней. «Священное Императорское Величество! — написал он, покорно следуя формуле. — Мой долг — служить Вашему Императорскому Величеству. Беззаветная верность и любовь к Вашему Императорскому Величеству побуждают меня с глубочайшим смирением высказать свои предположения…»

Окубо был неуклюжим коренастым человеком лет пятидесяти. На нем было кимоно военного покроя, такое же черное, как и его глаза. Он задумчиво почесывал затылок, старательно подбирая слова, но никак не мог сосредоточиться. Его брови недовольно поднялись, когда он услышал звук подъехавшей внизу машины. Возможно, это был тот торговый капитан, которому Окубо недавно сделал осторожное предложение.

Второе письмо лежало рядом на татами за подставкой для чернильницы. С беспокойством посол снова обратился к первому, гораздо более важному письму. «Звезда Ямато взошла, — размышлял он. — Мы должны воспользоваться моментом, другого такого не будет. Промедление губительно. Никогда еще нам не предоставлялось такой удачной возможности уничтожить Американо».

Окубо не питал иллюзий насчет своего положения. Он сменил своего предшественника в тот момент, когда император изгнал американского посла доктора Али Акбара Смита. Окубо вспоминал Смита с негодованием. Его саркастический нрав и отвратительные манеры оскорбляли всю столицу — Киото. А американский посол громко чавкал, ковырял в зубах вилкой и регулярно напивался, как свинья. Однажды в присутствии гостей императорской фамилии он отозвался о Муцухито как о «маленьком лжеце». В конце концов двор подал жалобу императору, который в это время находился на озере Бива в медитации дзэн.

Смит отказался принести извинения Муцухито, и тогда он был изгнан. Конечно, назначение Смита могло быть преднамеренным оскорблением, нанесенным Алисой Кэн. Барон Харуми, очень опытный в американском вопросе, доложил об этом императору. Сам тот факт, что Алиса Кэн командировала человека низкого происхождения, невоспитанного и грубого, способного только на самые пошлые выходки, мог свидетельствовать об умышленном пренебрежении, особенно если учесть, что императорский посол был столь утонченным и изысканным.