Майкл Макколлум - Восход Антареса

Посадочная шлюпка падала кормой вниз на бело-голубую планету. Снаружи уже начинался сверхзвуковой ветер, его дыхание окутывало корпус шлюпки едва видимым сиянием плазмы. Внутри же ветер был не слышен, а скорее чувствовался, только первые рывки торможения обещали жесткую посадку.

Капитан– лейтенант Ричард Дрейк, командир крейсера Альтанского космического флота «Дискавери» и единственный пассажир шлюпки, лежал, пристегнувшись к противоперегрузочному креслу, и смотрел на обзорный экран. Дрейк был среднего роста, стройный и черноволосый, а побледневший загар выдавал в нем человека, который последние восемь месяцев провел в космосе. На лице с высокими скулами и широким носом выделялись зеленые глаза. Дрейк выглядел моложе своих тридцати пяти лет. По-военному коротко подстриженные волосы уже тронула седина, левую бровь пересекал белесый шрам -последствия травмы на школьных соревнованиях.

Дрейк задумчиво наблюдал за потоками плазмы, струящимися по крылу шлюпки. Послание с грифом «совершенно секретно», подписанное самим адмиралом Дарданом, предписывало Ричарду немедленно прибыть в здание Адмиралтейства в Хоумпорте, столице Альты.

– Чем мы заслужили столь высокую честь? – поинтересовался Бэла Мартсон, первый помощник командира, когда Дрейк показал ему приказ.

– Может, он прознал о тех генераторных катушках, что мы оставили на базе Фелисити, когда проходили ремонт? – полушутя заметил Дрейк.

Мартсон покачал головой:

– Да от них уже лет десять назад следовало избавиться.

– Это нас не спасет, если Дардан решил, что самое время потребовать от Парламента дополнительных ассигнований.

– Ваша правда, капитан, – улыбнулся Мартсон. – Приказать денщику приготовить вам бронированное белье?

Дрейк засмеялся:

– Идея что надо. Оно вполне может мне пригодиться.

Шлюпка совершила посадку в Хоумпорте через сорок минут после входа в атмосферу Альты. Как только посадка завершилась, Дрейк отстегнул ремни и вышел к шлюзу, где пилот шлюпки нервно наблюдал за маневрами внешнего трапа.

– Что такое, шеф? – спросил Дрейк. – Не доверяете портовым рабочим?

– Доверить «Молли» этим неуклюжим болванам, капитан? Нет, сэр. Они же не видят дальше собственного носа.

Шлюпка приземлилась уже после заката, но тысячеваттные прожектора космопорта превращали ночь в день. Дрейк видел, как трап прилепился к корпусу шлюпки. Пилот дал разрешение, и капитан перешел в пассажирский терминал.

В здании его уже ждал коммодор Дуглас Уилсон. Дрейку приходилось служить под его началом три раза, и за годы службы он научился хорошо различать настроение Уилсона. Сейчас коммодор был явно взволнован, но пытался это скрыть.

– Рад вас видеть, Ричард, – приветствовал его Уилсон. – Как прошла посадка?

– Довольно жестко, сэр. Мне со времен Академии не приходилось входить в атмосферу на максимальном ускорении. Что тут происходит?

– Адмирал вам расскажет. – Коммодор уклонился от ответа. – Идемте, нас ждет машина.

Уилсон провел Дрейка к лимузину Адмиралтейства. Водитель помог капитану погрузить багаж и занял свое место за пультом управления, а офицеры устроились на заднем сиденье. До Адмиралтейства было километров десять.

– Как поживает ваша девушка? – спросил Уилсон, пока водитель маневрировал в плотном потоке транспорта к Хоумпорту.

– Синтия? Нормально, сэр. – Дрейк указал на свою сумку. – Вот надеялся навестить ее.

На лице Уилсона отразились некие непонятные чувства.

– Боюсь, капитан, так долго вы здесь не пробудете.

– Да? – Дрейк в ответ даже поднял брови, но коммодор не попался на эту удочку. Он откинулся на спинку сиденья, провожая взглядом убегающие назад темные деревья.

Несколько минут прошло в молчании, затем водитель указал на восточный небосклон.

– Восход Антареса, господа!

Дрейк посмотрел на восток. В шестидесяти километрах располагалась горная гряда Колгейт. Днем ее снежные вершины сверкали на солнце, а лесистые склоны придавали вид, столь любимый производителями голокубов. Ночью горы казались иззубренной черной стеной, встающей над горизонтом. Сейчас из-за центрального пика гряды вставала ярчайшая бело-голубая звезда. Пейзаж вокруг менялся на глазах. Рассеянные облака, отражавшие тусклый оранжевый свет фонарей Хоумпорта, внезапно вспыхнули голубым; темный лес по обеим сторонам шоссе залился серебристым сиянием; на запад через дорогу протянулись черные тени.

– Это всегда так? – спросил Дрейк, указывая на вид за окном лимузина.

Уилсон кивнул:

– С тех пор, как сверхновая восходит после заката. До этого была просто звезда, которую видно при дневном свете.

– С орбиты она и сейчас так выглядит. – Дрейк несколько секунд молча смотрел в окно. – Кто мог знать, что катастрофа окажется такой красивой?

Первым рациональную теорию гравитации предложил сэр Исаак Ньютон в 1687 году. Согласно его «Математическим принципам натуральной философии», гравитация есть сила, с которой каждый атом во Вселенной притягивает остальные атомы. Взгляды, высказанные Ньютоном, никто не оспаривал около двухсот пятидесяти лет. Положение ньютоновой физики пошатнулось в 1916 году, когда Альберт Эйнштейн опубликовал свою общую теорию относительности. Он утверждал, что гравитация – вовсе не сила, а изгиб пространственно-временного континуума, вызванный присутствием массы. Никто не подвергал серьезному сомнению истинность эйнштейновой картины мира, пока в 2078 году Баширбен-Сулейман не опубликовал свою монографию по макрогравитационным эффектам.

Сулейман работал в обсерватории Фарсайд на Луне. Всю жизнь он занимался определением точных позиций и движения нескольких тысяч ближайших звезд. После двух десятилетий работы Сулейман вынужден был признать, что эйнштейновы простые модели гравитационных изгибов не могут адекватно объяснить расположение светил на небесном своде. Расхождения с теорией оказались малы и исключительно трудно регистрируемы, но они были. Сулейман не мог объяснить их помехами и погрешностями измерений в отличие от астрономов, работавших в условиях земной атмосферы. Чем дольше он работал, тем сильнее убеждался в том, что пространство не только искривляется в непосредственной близости от звезд и планет, но еще и свернуто само на себя в длинные складки, тянущиеся на тысячи световых лет.

Идея о многомерности пространственно-временного континуума не нова. Классическое пространство-время имеет четыре измерения, три пространственных и одно временное: вверх-вниз, вперед-назад, вправо-влево, прошлое-будущее. Но если четырехмерное пространство-время искривлено (по Эйнштейну), должно быть еще одно измерение, куда ему искривляться. Если общая теория относительности справедлива, у пространства-времени по крайней мере пять измерений. Баширбен-Сулейман добавил к ним еще одно, шестое. Он полагал, что если эйнштейново искривленное пространство искривляется в пятое измерение, то его свернутое пространство – в шестое. Чтобы разделить эти два понятия, он ввел «вертикально» поляризованное искривленное пространство – ведь представление человека о вертикали связано с гравитацией, следствием искривления пространства, – и «горизонтально» поляризованное свернутое пространство.