Ольга Ларионова - Лунный нетопырь

— Так за чем же дело встало? — вырвалось у принцессы весьма непочтительно.

— Нам одним это не под силу, — уже совсем простым, будничным тоном признался верховный маггир. — Это великий труд, для которого должны объединиться все разрозненные племена Новоземья… Но кампьеррам нужно совсем другое, им подавай священную борьбу с тираном и кровопийцей, каковым они провозгласили Лунного Нетопыря. Горона вот прислали… В который раз.

— Но этот ночной дьявол действительно жесток и бесчеловечен!

А вот тут ты лучше помолчала бы.

— А с дикарями по-другому и нельзя, иначе здесь они попросту обречены на вымирание. Власть жестока изначально. Но, беспощадная к каждому в отдельности, она охраняет человеческий род в целом. Ведь Горон тебе, наверное, рассказывал: «Все для каждого человека» — это и погубило Староземье. Нельзя давать каждому. Но есть нечто, что каждому следует запретить; здесь это — пребывание под смертоносным солнцем. Но запрет только тогда нерушим, если он подкрепляется чем-то чудовищным. Вот для этого и существует Нетопырь.

— Но я полагаю, что власть маггиров была бы намного гуманнее, — дипломатично заметила принцесса.

— Как же! — фыркнул ён-Пакуё. — Согласятся эти чванливые вырожденцы на наше правление! Да они лучше доблестно перемрут в гордом неповиновении. Этого-то беса лунявого они хоть богом провозгласили, чтобы в собственных глазах не позориться, а мы для них — горстка первобытных шаманов, которых вовремя не додавили.

Наверху что-то несильно грохнуло, с потолка посыпалась пыль.

— Во! — поднял мясистый палец ёр-Роёр. — Сколько раз я предупреждал вас: подслушивает этот гад ночной наши разговоры. Притащился следом за Гороном, теперь наверху где-то схоронился и уши навострил, даром, что тоже маг, только не из наших. Учуял, что о нем говорят, вот и трепыхнулся.

— Обыкновенная осадка пород, — скривился усато-носатый, — естественная реакция на нарушение…

Хай-хаё! — раздался сверху радостный двухголосый клич — Фаёли и обезьяна, достигшие своей цели, рассылали шутливые поклоны, зацепившись за канаты, точно акробаты на королевском празднике, закончившие свое выступление.

— Будет кривляться-то! — беззлобно рявкнул «людоед», питавший к мальчику определенные симпатии.

Фаёли хихикнул, шепнул что-то обезьяне; та ухватила его поперек живота могучей волосатой лапой — из соображений безопасности, надо полагать. Мальчик протянул руки к медной подвеске, которую принцесса наивно принимала за язык колокола; гладкая поверхность тут же оделась мягко светящимся ореолом. Несколько неразборчивых заклинаний, и золотое сияние стекло вниз, в подставленные ладони, точно жирная капля, которая тут же обратилась в нечто сияющее, что могло быть только бесценным амулетом, ослепительный ореол которого не позволял даже разглядеть его форму.

Мона Сэниа внезапно ощутила легкий холодок где-то под ребрышком: неужели все кончено? Ее утаенная от всех сказка пришла к финалу, она нашла-таки «то, не знаю что» и это, в сущности, оказалось так просто?

Нет… Нет… Тревога!

— Тревога! — разнесся под самым потолком визгливый голос, и это не был крик мальчика.

Говорящая обезьяна?

О чем ты спрашиваешь? Беги! Спасайся! Ты ведь одна стоишь их всех, вместе взятых!

Вот уж, сколько она себя помнила, а подобные советы предпочитала попросту не расслышать.

Но вверху что-то громыхнуло уже гораздо ощутимее, по лестнице покатилась какая-то плотная бурая волна… не вода, пыль. Фонарики разом потускнели, и в этом удушливом полумраке, где больше всего хотелось не спасаться, а попросту чихнуть, она различила кряжистую фигуру, выросшую на ступенях лестницы словно из-под земли.

Все бы ничего, но у пришельца было две головы: побольше и поменьше.

На какой-то миг блеснула надежда, что это всего-навсего какой-то сбрендивший маг со своими неуместными шуточками, но всеобщее оцепенение не оставляло для этого ни малейшей надежды.

— Наемник Вселенской Орды… — выдохнул кто-то с ужасом и омерзением.

Обе головы ордынца с завидной синхронностью крутанулись влево, вправо, вверх; застыли. Тоненько, а затем все громче и отчаяннее завизжала обезьяна, от животного ужаса разом утратившая свой дар человеческой речи. К счастью, кого-то из маггиров этот визг отрезвил — раздался гортанный вскрик короткого заклинания, и вокруг пришельца поднялся вихрь лиловатого колдовского пламени.

Детская забава. Двуглавый монстр стремительным броском переместился вперед, уходя из огненной воронки и одновременно извлекая из складок необъятного плаща какую-то крошечную вещицу, которая блеснула у него в пальцах мутноватым ртутным просверком. Рука медленно поднялась вверх, где под колокольным раструбом замер Фаёли, словно ордынский наемник разглядывал мальчика в увеличительное стекло. Только нет, слишком хищной была его недвижная напряженность, он не просто глядел, он целился…

Спокойно, сейчас маггиры себя покажут; а ты хотя бы не вмешивайся, раз не хочешь бежать.

Взрыв голосов — переплетение заклинаний; голубовато-звездный свет, не способный пробиться сквозь хаос бешено вращающихся смерчей, где пыль веков смешалась с человеческим прахом; огненные змеи под ногами, юркие и бессмысленные в своей слепоте… Наверное, каждый из маггиров и обладал какой-то сверхъестественной силой, но вместе они были сейчас лишь растерянной толпой, где каждый мешал друг другу. Бараны-чудодеи… В этой неописуемой толчее пылевых столбов, разрываемых игрушечными молниями, скрывать и дальше свой дар было пустой тратой времени, и она мгновенно перелетела к отдаленной стене (никто, естественно, этого и не заметил), привычно занимая между каменными обломками позицию, которая из наблюдательной легко могла бы превратиться в боевую. И вовремя: раздался львиный рык ёр-Роёра, и громадная глыба, отъединившись от свода пещеры, с ужасающим грохотом рухнула па то место, где только что стоял двухголовый ордынец… Вог именно — только что.

Потому что сейчас он был уже возле самой паутины, заслоненный от всех маггиров как смертоубийственной глыбищей, не нанесшей, впрочем, ему ни малейшего вреда, так и завесой пыли. И так мгновенно переместиться он мог только через ничто , до сих пор доступное только джасперянам… По сейчас это было не важно, потому что только принцессе из ее укрытия было видно, как он снова поднял руку, вместе с нею нацелив вверх два остроклювых профиля…

Мона Сэниа почувствовала, как в ней самой исчезает что-то человеческое: пальцы, хищно сжимаясь, превращаются в когти, колени пружинят, выверяя готовность к прыжку — звериная бессознательная готовность к схватке с существом, в котором шестое чувство признало смертельного врага раньше, чем это сделал разум.