Шервуд Смит - Феникс в полете

– Себастьян, – мягко произнес он. – Вы не проговорились. Мы уничтожили в той комнате все – и вы единственный, кто покинул её живым. Сердце Хроноса не просто у нас в руках – Эсабиан так и не узнал ничего про него.

Омилов снова закрыл глаза, и губы его сжались.

– Спасибо, – прошептал он чуть слышно.

– Себастьян, вам надо отдохнуть. Я могу вернуться позже.

– Мне... нужно сказать тебе... – настаивал хриплый шепот. Омилов замолчал и перевел дыхание. – Жаль, что это приходится делать мне... – Он снова замолчал, стараясь дышать глубоко и медленно.

Брендон ощутил пустоту внутри, какая бывает перед тем, как узнаешь о потере, но постарался скрыть ее.

– Знание может оказаться тяжким бременем, но незнание не может быть благом.

Губы Омилова чуть дернулись в слабой улыбке.

– ...Это ведь я говорил тебе как-то... да? О, мой мальчик, как жаль... – Он замолчал, снова собираясь с силами. Брендон заметил, как посинели его тонкие, искусанные губы, и его охватила тревога, но тут Омилов заговорил:

– Джеррод Эсабиан захватил твоего отца в плен... собирается отправить его на Геенну. Твои братья... убиты. – Он дважды глубоко вздохнул. – Больше я ничего не знаю... Доставили на Артелион как пленника... Все, что мне известно... из уст самого Эсабиана.

– Оба...

Омилов кивнул, зажмурившись. Брендон заметил, как из-под ресницы его скатилась слеза.

– Шарванн? – медленно произнес Брендон, нащупав пальцем теплый металл тяжелого перстня. – Архон?

– Убит. – Омилов вздрогнул, словно даже воспоминание об этом причиняло ему физическую боль. – И Бикара – это видел я сам.

Брендон чуть подвинул руку так, чтобы дрожащая кисть целиком лежала в его ладони. Некоторое время он молчал; тишина в маленькой палате нарушалась только слабым гудением инструментов Монтроза и свистящим дыханием Омилова.

В голове у Брендона не было ничего, кроме пустоты... и еще скорби, которая таилась, наверное, в каком-то глухом закоулке его сердца, чтобы сейчас овладеть им. Сквозь туман от потрясения он понял, что несколько недель чудом спасался от жестокой смерти, но каждый раз удары, предназначенные ему, поражали ни в чем не повинных людей, которые ждали от его семьи, что она поведет их за собой. «А теперь, когда мой отец в руках Эсабиана, а мы – у этих рифтеров, какова теперь моя роль?»

Омилов зажмурился, но слезы продолжали стекать по его щекам. Когда он наконец решил, что может открыть глаза, все продолжало расплываться перед ними, но – если не считать этих серо-голубых глаз Илары – лицо, склонившееся над ним, вполне могло принадлежать Геласаару, каким тот был тридцать лет назад, и на нем была все та же дружеская забота, смешанная с тревогой. И подобно Геласаару, Брендон не давал собственным чувствам проявляться до тех пор, пока для этого не настанет время, до тех пор, пока в его присутствии здесь не будет уже нужды. Омилов понял, что этот юноша будет сидеть здесь, держа его руку в своей, до тех пор, пока Омилов не успокоится хоть немного.

Эта мысль даже потрясла его. Он высвободил свою руку.

– Врача... – хрипло шепнул он. – Снотворного...

Дверь за спиной Брендона зашипела и отворилась. Вошел Монтроз с инъектором в руках.

– Пора отдохнуть, профессор, если вы не хотите остаться на год прикованным к этой постели.

Брендон встал со стула.

– Спокойной ночи, Себастьян. Я навещу вас сразу же, как вы почувствуете себя для этого достаточно хорошо.

Дверь за ним затворилась, и Омилов тяжело вздохнул. Монтроз убрал стул в переборку и ободряюще улыбнулся пациенту.

– Ну что, профессор, теперь я могу вас выключать?

Омилов сделал усталый жест пальцами.

– Случайный расчет... – слабо пробормотал он. Монтроз кивнул, улыбаясь одними глазами.

– Вообще-то меня прислала капитан.

Это непонятное замечание удивило Омилова, но прежде чем он успел обдумать его, инъектор мягко присосался к его руке, впрыснув под кожу покой и прохладу, и он погрузился в блаженный сон.

Осри смотрел на скомканную, в кровавых пятнах ленту у него на ладони. Дату можно было еще разобрать:

955. МАРКХЕМ ЛИТ Л'РАНДЖА.

Как попала она в Мандалу?

Наградная лента вкупе с тетрадрахмой... во всем этом нет решительно никакого смысла, по крайней мере для него. Впрочем, вся Вселенная лишилась для него логики уже много часов... нет, дней назад. Он сунул оба предмета обратно в карман и тут же забыл про них, услышав, как открывается дверь лазарета.

В коридор вышел Брендон: лицо серьезно, взгляд где-то далеко. Крисарх едва не прошел мимо, не заметив его; все воспитание не смогло помешать Осри вежливо прокашляться.

– Прошу прощения...

Брендон поднял взгляд.

– Прости, Осри. Твой отец будет жить, я в этом уверен. Он уснул сейчас. Наверное, ты можешь зайти, глянуть на него... – Он замолчал и посмотрел вдоль коридора.

Он хочет поговорить наедине. Осри не думал, что что-то может потрясти его после событий последних – длиной с год каждый – часов, но тревога разгорелась в его груди с новой силой. Молча он последовал за Брендоном в маленькую каюту, которую они делили по дороге на Артелион.

– Он тревожился насчет Сердца Хроноса, – сказал Брендон, когда дверь за ними закрылась. – Я сказал ему только, что оно здесь, на борту этого корабля. Можешь поступать, как считаешь нужным, конечно, но я предложил бы подождать, пока он не окрепнет, с известием о том, что оно у капитана.

Осри кивнул в знак согласия. Он ждал: у Крисарха было что-то еще.

Брендон отвернулся и провел рукой по краю койки, потом снова посмотрел на Осри.

– Танри Фазо погиб на Шарванне, – сказал он тихо. – И Эсабиан убил обоих моих братьев.

Осри без сил рухнул на койку. Все его предположения оказались неверны в корне. Это последнее потрясение, наложившись на все остальные, подействовало на него как физический удар. Голова шла кругом. Вселенная взорвалась сверхновой, лишившись остатка смысла.

Брендон шагнул к нему, тихо говоря что-то. Несколько мгновений Осри не мог понять, о чем идет речь, да почти и не пытался. Но постепенно слова Крисарха пробились к его сознанию:

– ...не уверен, что они не подслушивают, так что будем исходить из того, что слушают. Не знаю, какую пользу наши рифтеры извлекут из этой информации, но по крайней мере мы знаем это тоже: мой отец жив. – Голубоглазое лицо Брендона напряглось от волнения. – Он жив, Осри. Эсабиан собирается сослать его на Геенну, если уже не отправил. Так что от нас – от тебя, и меня, и твоего отца, когда он поправится, – зависит, сможем ли мы спасти его оттуда.

Осри без сил опустился на койку. Сердце болезненно колотилось в груди, но в первый раз за последние дни он испытал зарождающуюся надежду.