Андрей Ливадный - Душа одиночки

Полуэктов мгновенно оценил все преимущества, которые они получат, имея в своем распоряжении любое, пусть даже гражданское средство передвижения.

– Скарм, Беглов… и ты Мерфи. Проверьте. Пять минут. Не больше.

Подземный ангар боевой техники представлял собой обширное многоярусное помещение, которое в данный момент тонуло в густом непроглядном мраке.

Минус первый этаж по данным сканирующих систем был пуст. Только колоннады массивных столбов, подпирающих перекрытие и одновременно разделяющих площадь на отдельные парковочные места, заполняли пространство, создавая ощущение, что трое бойцов попали в фантастический лес: под ногами поскрипывало крошево пластиковой облицовки, на проекционных забралах то и дело возникали иззубренные глазницы выбитых осветительных приборов, от потолка толстыми жгутами свисали лианы кабелей энергопитания, кое-где топорщились решетчатые фермы обслуживания…

– Минус третий уровень. Сканеры фиксируют керамлитовый сплав. – Произнес Мерфи, ступив на пологий пандус.

– Сколько же техники тут размещалось? – Не удержался от вопроса Скарм.

– Много, котенок, очень много. Думаю порядка тысячи единиц, включая серв-машины.

– И куда она подевалась? Юнону ведь не смогли взять штурмом.

– Вот потому и не смогли. А машины там, в лесу. Обращал внимание на сканеры пока шел сюда? Кругом металл. Сверху мох, а под ним – сплошной керамлит.

Скарм попытался вообразить, что тут творилось во время безуспешного штурма планеты, но не смог, только качнул головой, будто отгонял страшный морок.

Спуск по пологим пандусам отнял всего пару минут.

– Может включить свет? Что крадемся в темноте как воры? – Не выдержал Беглов.

– Включай. Тут все одно – никого нет. – Отозвался Мерфи, уверенно избирая нужное направление.

Антон и Скарм включили плечевые прожектора бронескафандров.

Мрак тут же раздался в стороны, забившись по углам, прячась за столбами…

– Ребята, похоже, нам везет. – Голос Мерфи, казалось, дрогнул.

Скарм посмотрел в том направлении, где тепловидение очерчивало фигуру андроида, и, переключившись на личный канал связи, спросил у Беглова:

– Антон, чего это с ним?

Мерфи действительно вел себя странно.

В дальней части помещения стоял целый ряд боевых машин космодесанта. Очевидно тактический резерв, оставленный на случай прорыва противника непосредственно на территорию порта.

Алан медленно подошел к крайней БМК, и застыл, будто изваяние. Ладонь Мерфи легла на лобовой скат брони, где в гофрированных гнездах крепились два носовых орудия машины.

Ему на миг показалось, что искусственная плоть ощущает тупой ноющий холод металла, и чувства рванулись в этот миг, будто тени, вырвавшиеся из бездны…

Я вернулся .

Не андроид, не кристалломодуль, извлеченный из сгоревшей серв-машины, но и не человек.

Он был кем-то другим, только еще до конца не разобрался – кем.

Ладонь, прижавшаяся к броне, будила страшные, непонятные для киберсистемы и губительные для человека воспоминания, но он принимал их, с непонятным страшным упоением, страшась, что предчувствие близкого боя – есть его истинная страсть.

Нет.

Он мечтал совершенно о другом. Просто сейчас он мерил свою душу и понимал, что она уже не умещается ни в одно из прошлых мировоззрений.

Странно, страшно было ощущать себя стоящим между холодной, застывшей в тысячелетнем ожидании машины и двумя людьми, чье дыхание он слышал на несущей частоте коммуникатора.

Теплое дыхание жизни и зовущий холод металла.

Как соединить вас в единое целое, и не потерять при этом обретенное самосознание?

В эти мгновенья Мерфи понял, чего он по-настоящему боялся.

Боя. Своей способности убивать. Опыта личной смерти. Памяти той схватки, что оставила в душе незаживающий шрам чудовищного напряжения и такого же упоения, когда рассудок утонул адреналине, сливаясь с машиной в смертельном танце борьбы…

Он стоял, не в силах отнять ладонь от холодной брони.

Где-то тут, возможно в этом самом сумеречном помещении проходил его Рубикон, незримая черта, перешагнув которую он перестанет жить в затянувшемся ожидании сомнений.

Я должен сделать выбор. Должен понять кто мне ближе . Мысли вспыхивали и гасли, освещая пустоту осиротевшей души.

Души Одиночки.

Живого вопреки всему лейтенанта Алана Мерфи, погибшего здесь, на Юноне десять веков назад.

Что осталось во мне от человека? – Думал в эти мгновенья андроид. – Он чувствовал, как неодолимо тянет его машина, – он ведь знал ее до каждого винтика, и грезилось: я вновь обету себя, стоит открыть люк, сесть в кресло и войти в контакт с боевым процессором БМК.

Он представил, как рванет эта мощь , с пробуксовкой литых колес поднимаясь по серпантину пандусов навстречу лазурному небу…

Навстречу новому бою и новой смерти?

Неужели он воскрес ради того, чтобы снова погибнуть?

Алан вдруг пошатнулся, не заботясь о том, что люди заметят, как его трясет .

За что я бился на Юноне десять веков назад? За идею? За мифическое жизненное пространство, которое к тому моменту уже никому не было нужно на опустевшей, обезлюдевшей Земле?

Наверное, я дрался за собственную жизнь.

Не вышло. Тогда не вышло. Но что предлагает судьба сейчас?

Ему казалось, что тени прошлого стремительно проносятся мимо, словно тут, в сумеречном зале подземного ангара, происходил бал призраков, и невыразимо прекрасная, отталкивающая смерть снова шла к нему, протягивая руки.

Если он примет ее ледяные пальцы в свои, откроет разум для контакта с боевыми процессорами машины, сможет ли он удержать себя на грани, пройдет ли в реальной обстановке тест Линии Огня?

А она все ближе.

За что погиб Алан Мерфи?

За друга?

За Землю?

За ту, существующую лишь в рамках виртуального полигона, девочку?

Он не знал, не мог понять, но выбор, лежавший перед ним, требовал четкого недвусмысленного ответа на вопрос: кем он стал? Если в нем победит «Одиночка» то лейтенант Мерфи уже никогда не выйдет из боя, он не сможет остановиться у последней черты, еще раз погибнуть, чтобы маленькое невинное существо не попало под его точно рассчитанный залп.

Но ведь я погиб не так, и уже провалил, а вернее – прошел этот тест.

Секунды.

Воля машины – разбивать их на мельчайшие отрезки времени, превращая в вечность, чтобы навек оцифрованная душа человека могла найти ответ на непосильный для киберсистем вопрос дальнейшего бытия.

Он мог сохранять спокойствие, или выдать свое смятение непроизвольным сокращением микроприводов искусственной плоти, – это неважно, главное, что творилось сейчас внутри, фантомно ли было ощущение холодной, зовущей брони под прижавшейся к ней ладонью, было ли на свете хоть одно живое существо, за кого сознательно пожертвует собой «Одиночка»?