Сергей Жарковский - Я, Хобо: Времена Смерти

Шкаб сказал капитану правду. Он направлялся к своему но-меру-личнику. Ему полагался. Ничто не могло Шкаба остановить. Цели он достиг. 50.02.03.01 МTC, устроившись в личном клозете на личном унитазе наиболее удобно, он позвонил главврачу.

Они ещё не виделись в Новой земле, даже не разговаривали. Впрочем, они и дома были едва знакомы.

- Как прошла третья, так сказать, жизнь? - сразу спросил Иянго. - Рад вас слышать, Люка.

- Третья жизнь прошла, и (…) [10] бох (трбл.) с ней, - ответил Ошевэ, с усилием принимая предложенный тон. - И вам привет, Женя. Доложите-ка мне по экипажу, дох вы наш.

- А вы у нас капитан, - сказал Иянго полуутвердительно. - И до совета в ноль четыре не дотерпите. И решили, так сказать, неофициально, в порядке обмена мнениями.

- Я и так на толчке сижу, чего там терпеть, - возразил Ошевэ. - Касаемо совета: я приблизительно знаю, что будет, мне нужна информация по-серьёзному.

- Вас интересует кто конкретно?

- Меня интересуют все. Но сначала скажите, как там Яллан Дьяков?

- Кома. Токсическая травма, как мы и определили по факту. В четвёртом наркобоксе - вашем, кстати, Люка, - заелся почему-то ворот купола, насос климатизатора не доработал, до литра Е-11 попало в бокс. Не знаю, что там Дьяков по приборам углядел, но в бокс он вошёл без перчаток, с голой шеей… Наркотик - через кожу, в кровь… ну и, в соответствии с анамнезом… Сообразить он успел, принял релаксант, но, конечно, так сказать, потерялся. Впрочем, кома мелкая, мозг дышит; буду ждать, пока Е-11 выедется, потом реанимирую парня на "карусели". И в компенсатор его. Обновим компенсатор, так сказать. Неделя, другая - встанет, заживёт. Сейчас каждый из нас золотой, тем более врач, но ничего не на. Потерялся младой, слава богу, недалеко.

- Ага, - сказал Шкаб, - тут я вас, Женя, выслушал. Дальше меня интересуют Паяндин и Байно.

- Байно я не обследовал, даже карту не видел. Паяндин нетрудоспособен. SOC смещена, я бы даже сказал, сбита, обратимо, но тем не. Злое шесть. Ничего не поделаешь. Прогноз плохой. Он пострадал сильно.

- А почему Байно не осматривали?

- Во-первых, руки не дошли. Во-вторых, его осматривали. Дьяков. Карты членов "квинты" он заполнить не успел, но замечания, если были, уж как-нибудь да внёс бы. Там ещё помехи были с диагностикой. В-третьих, я вообще не знаю, где он, ваш Байно. В общем, руки не дошли, Люка.

- Байно я отправил на расконсервацию грузовозов… Да, наверное, сейчас до него не добраться.

- Аврал, Шкаб.

- Аврал…

- Как мы вообще, Люка? Беда?

- Да ну что вы, Женя. С Мартой Кигориу беда, судя по всему, а у нас - где беда? Живы, дышим. "Квинта" вон вся целая.

- Да, это удивительный факт. Но я очень обеспокоен, Люка, и хочу…

- Женя, извините, но потерпите до совета.

- А у вас не терпело, Люка.

- Я второй экспедиции, Женя. Мне можно… Итак, на Па-яндина я не рассчитываю?

- Никоим образом. Вам позарез нужны пилоты, я понимаю. Остальные шестеро травмированных сердце вам, так сказать, не рвут.

- Не то слово, как мне нужны пилоты. Странно: а вам, они, получается, не нужны? Как будто вы умеете не дышать? Остальные травмированные, верно, на сейчасний момент сердце мне не разрывают. ОК, дох, сняли. Что вы можете сказать по мне?

- А. Вы как малосольный огурчик. Хоть за борт, хоть в реактор. Госпитальный режим вам показан.

- Мьюком?

- Вопрос некорректен. Пахнет, как у меня сейчас в медцен-тре. Очень вонючий вопрос вы мне задали, товарищ Ошевэ. А почему, скажите пожалуйста, вы таким странным голосом задаёте такой, так сказать, вопрос?

- Фу-у. Товарищ главврач! Докладываю: постфинишная дефекация номер один прошла успешно.

- Поздравляю вас. Вот ведь вы умница какая. У вас всё, Ошевэ?

- Господи-боже! - воскликнул Ошевэ. - Я вас как-то обидел, Женя?

- Мне не до хамских штучек, товарищ Ошевэ. Вы узнали, что хотели? Тогда флаг. Дела, знаете ли.

- Флаг, дохтур. Извините, если смутил.

Раздражение от этого разговора унялось, пока Шкаб убрал унитаз, выдвинул умывальник, включил вентилятор и, щедро лья воду, обмылся, целых пять салфеток и два полотенца переведя на мусор. Оделся в номере, побрызгал из пульверизатора пластиком на ладони, подул на них, помахал ими, надел на затылок кислородную маску и отправился в ангар 1. Он решил нагрянуть на меня без предупреждения с инспекцией.

Каковой занимал целую секцию кольцекорпуса титана. Путь был (лифты никто и не думал включать) недальний. На предстарте Шкаб заведовал подготовкой и загрузкой на титан тяжёлых машин и специально проследил, чтобы грузовозы и, в частности, родной "Будапешт" установили в "первом", чтоб от дома близко ходить, не таскаться хордами на противоположный край кольцекорпуса. Кислородный аппарат Шкаб подзарядил у сервиса в предшлюзе ангара. На борту титана по полному бюджету должно было быть восемь грузовых бортов типа "ТМ". На деле, здесь, сейчас, грузовозов было только два: "ОК-ТМ" и "Будапешт-ТМ". Грузовозы были не новые, сильно наоборот. "ОК" был постарше, "Будапешт" поновей. Три года назад в Преторнианской Шкаб принял его пятилеткой после капремонта, и уже под Шкабом без одной сорок астрономических единиц в римане "Будапешт" отходил, за сотню надримановых восходов совершил, но это был корабль на доверии, насколько можно доверять машине в Космосе. Испытывая определённый трепет, Шкаб надел маску, шлюзовался и вышел на аппарель.

Грузовоз, нежно обхваченный 3-образными клювами кран-моста, по отношению к условному горизонту титана стоял вертикально. Большой свет в ангаре не горел, один галогенный прожектор лизал подбрюшье "Будапешта", остальные двести тысяч кубометров ангара и второй грузовоз терялись во мраке, кое-где невнятно поблёскивающем. Бортовые огни на грузовозе были включены сразу все, на обоих корпусах. От аппарели к нижнему пандусу кольца-шлюза Байно протянул леер, и можно было без опаски нырнуть вдоль него на руках, без риска "сдохнуть" где-нибудь посередине. Запыление было - на простой респиратор. Давление половинное. Минус три Цельсия. Маска может подмёрзнуть. Осторожный Шкаб включил обогрев клапана.

Перехватываясь, добрался до запертого люка и вызвал Бай-но с подключённого к внешнему пакетнику модуля с разбитым и склеенным корпусом.

- Марк, здесь шкипер, открой мне. Стар я кнопки жать.

Я открыл ему. Люк подался, спарил. Не дожидаясь полного, Шкаб плечом вперёд проник в знакомую до шва на обивке камеру перепада. Наконец-то. Он дома. И сразу его отпустило. Он, Люка Ошевэ, знаменитый Шкаб, находился в эпицентре сложнейшей ситуации, находился будучи одним из самых ответственных лиц, но здесь, на родном борту, с потемневшими, каждой царапиной знакомыми фальшь-панелями на переборках предшлюза, с истёртым до блеска настилом, с мусомом в пазах и на стыках плоскостей, он как будто очутился в тёплом спальном мешке, пахнущем собой, и мог (пока, здесь, какое-то время) ни за что не отвечать, ничего не бояться, ни перед кем не храбриться. Шкаб закрыл люк. Затем спросил, прижавши пятачок коммуникатора на переборке: