Иэн Бэнкс - Выбор оружия

— Ублюдок! — Она плюнула ещё раз и шумно завозилась, пытаясь избавиться от пут.

— Да заткнись же ты, — устало произнёс он, зная, что прозвучало это не очень убедительно, но он был не в состоянии сделать тон более повелительным и властным.

Как ни странно, она замолчала. Иногда он жалел, что ни во что не верит. Возможно, вера в богов помогла бы ему сейчас, когда всё обернулось против него, и каждый следующий шаг грозил гибелью. Как было бы утешительно думать, что всё предрешено, предопределено, уже записано и расписано, и ты лишь переворачиваешь страницы какой-то великой книги…

(Возможно, у тебя никогда не будет шанса написать собственную историю — интересно, каким именем ты намеревался её подписать, с мрачной усмешкой подумал он.)

— Вы проигрываете! Уже проиграли это сражение, разве не так?

Очень не хотелось отвечать, но тогда она истолкует это как признак слабости и продолжит донимать его.

— Какая необыкновенная проницательность, — вздохнул он, — ты напоминаешь мне тех, кто планировал эту войну — таких же косых, глупых и консервативных.

— Я не косая! — захлебнулась она рыданием.

Грязные длинные волосы скрывали её лицо, руки находились почти на уровне пола — настолько сильно она согнулась в плаче. Подойти утешить её? Или вышибить кулаком мозги? Всё что угодно — лишь бы прекратить издаваемый ею шум…

— Ладно, ладно, ты не косая, извини. Он надеялся, что его слова прозвучали убедительно, и женщина, наконец, успокоится.

— Я не нуждаюся в твоём сочувствии, просто у меня… небольшой дефект, и… и он не помешал призывной комиссии признать меня годной.

«А также стариков и детей», — подумал он, машинально наблюдая за тем, как она пытается вытереть лицо об отворот шинели. Не задумываясь над своими действиями, он поднялся, оторвал лоскут от простыни и направился к ней.

Раздался пронзительный крик — вероятно, она решила, что её хотят задушить. Едва тряпка коснулась её лица, женщина обмякла.

— А теперь высморкайся.

Он с силой вытер ей нос, так что она завопила от боли, а потом отбросил тряпку в угол. Отвернувшись, встал у полуоткрытой двери — посмотреть на дождь, затем настежь распахнул её.

«Его сподвижники!» Проклятье, из них только Рогтам-Бар был достоин доверия, но он имел слишком незначительный чин, поэтому Закалве не мог передать ему командование. Что касается его самого, то устоявшаяся структура, в которую ему пришлось внедриться, была насквозь поражена коррупцией, и окружение состояло из беспомощных пустоголовых кретинов. Во всяком случае, он оставил им не так уж и много: несколько безумных планов, которые вряд ли будут когда-нибудь осуществлены, намерение применить оружие, на первый взгляд явно не подходящее к данной ситуации. А сколько всего ещё оставалось в голове — в том месте, куда, насколько ему было известно, не заглядывали даже его хозяева. Впрочем, они не делали этого исключительно из-за своих, весьма странных и исковерканных представлений о порядочности, а отнюдь не из-за неспособности…

Он совсем забыл о присутствии женщины у себя за спиной, не слышал её голоса, не обращал внимания на шум, свидетельствовавший о её безуспешных попытках освободиться.

Двери коттеджа он распахнул настежь, но при таком сильном дожде невозможно было разглядеть что-либо даже на близком расстоянии. Зато он снова увидел стул… потом перед ним возникло видение корабля, который не был кораблём… Что это за человек, с двумя тенями? Возможно, это следует определить как некую концепцию — стремление выжить, приспособив для этой цели все, до чего можно дотянуться, а затем удалить, добавить, разбить и создать тот конкретный набор клеток, который мог существовать, двигаться и принимать решения. Почему бы не свести все достижения и победы к единственному стремлению выжить?

Потребность и метод — вот что помогало ему выживать. Потребность победить все и вся, что противилось его жизни. А метод… очень просто: приспособить материалы и людей для выполнения поставленной задачи. Все являлось оружием, и умение обращаться с ним, находить его, выбирать, из какого именно удобнее целиться и стрелять, — такое умение дорого стоит.

Стул и корабль, который не был кораблём, человек с двумя тенями и…

— Что ты собираешься со мной сделать? — Голос женщины дрожал.

Надо же, она всё ещё здесь?

— Не знаю…

Женщина смотрела на него расширившимися от ужаса глазами, казалось, она набирала в лёгкие воздух для новых воплей.

— Пожалуйста, не надо, не надо этого делать!

Она скрючилась на стуле, лицо склонилось к самым коленям, и женщина жалобно смотрела на него снизу вверх.

— Чего делать? — недоумевал он.

Пожав плечами, он принялся описывать круги по комнате. Когда же они явятся за ним? Услышали ли они его сообщение по рации после того, как оползень отрезал их от основной штабной колонны? Правильно ли он нажимал кнопки и крутил ручки на этой штуковине? А может быть, его уже считают погибшим? Почему-то эта мысль не вызвала у него никакого беспокойства.

— Если ты собираешься меня убить, сделай это быстро.

Почему она то и дело прерывает его размышления?

— Вообще-то я не собирался поступать подобным образом, но если ты будешь продолжать скулить, я передумаю.

— Ненавижу тебя! — Наверное, это единственное, что владело её мыслями.

— Я тоже тебя ненавижу.

Женщина снова заплакала, но теперь ещё громче. Он смотрел сквозь пелену дождя и видел «Стабериндо».

Поражение, поражение — шелестел дождь; танки, тонущие в грязи, полки, сдающиеся без боя — все распадается на куски. И эта глупая женщина с сопливым носом… Смешно, просто смешно.

— Ты знаешь, кто я?

Ему только сейчас пришло в голову, что она пыталась его убить только потому, что он ехал в большой машине. Откуда ей знать в лицо главнокомандующего армии противника?

— Что? — подняла голову женщина.

— Ты знаешь, кто я, знаешь моё имя или звание?

Недоуменный взгляд, пожатие плечами… Он отвернулся от сплошной стены дождя, словно от надоевшего старого приятеля, пересёк комнату и снова повалился на постель. У правительства происшедшее определённо не вызовет восторга — ведь он столько наобещал: земли, деньги, престиж, власть! Оно наверняка расправится с ним, если его не успеют вытащить. Победа была бы победой правительства, но поражение будет приписано только ему. Он пытался внушить себе, что, по большей части, он побеждал. И знал, что это правда, но лишь мгновенья поражений, моменты паралича заставляли его задуматься, а затем попытаться соединить ткань его жизни в одно целое. Именно тогда его мысли возвращались к линкору «Стабериндо»…

На этот раз поражение носило безличный характер. Он командовал армией, он был ответственным перед правительством, и оно могло снять его; значит, в конечном счёте он и не отвечал за поражение; отвечало правительство. Он никогда прежде не сталкивался с вражескими предводителями, ему были известны только их обычные тактические приёмы, схемы, а также способы наращивания сил и средств. Все это несколько умаляло его вину.