Захар Оскотский - ПОСЛЕДНЯЯ БАШНЯ ТРОИ (журнальный вариант)

Мне надо было хоть немного подготовиться к визиту. Я наклонился и приказал:

– Антон! Сведения о фирме "ДИГО"!

На экране автонавигатора погасла карта Петрограда, по которой полз огонек, обозначавший наше передвижение, и мой слегка искаженный голос отозвался точно эхом:

– Подробные или экстракт?

Добросовестный Антон, подключившись к Интернету, засомневался, какой вариант выкачивать.

– Найди какой-нибудь краткий обзор, - сказал я. - Подробности - только об их отделе по связям с общественностью.

На экране замелькал рекламный ролик "ДИГО", выбранный Антоном, но я пока не спешил приступать к нему. "Церера" пересекла, наконец, сплошь запруженный машинами Невский и немного прибавила скорость. На Сенной площади мы свернули на Московский проспект. Когда переезжали Фонтанку, я оглянулся направо…

Плохо жить всю жизнь в одном городе: тебя повсюду, как мины, подстерегают знакомые места и воспоминания. В той стороне, на Вознесенском, недалеко от Фонтанки, в старенькой дешевой квартире я, тридцатилетний, после свадьбы поселился со своей первой женой. Здесь началось и закончилось мое недолгое семейное счастье. По этой самой набережной я гулял с Андрюшкой, своим единственным сыном.

Когда ему было годика два с половиной, мы специально приходили на Фонтанку кормить голубей. Я разбрасывал принесенные из дома хлебные крошки, давал ему, он тоже бросал их своими ручонками, подзывая: "Гули, гули!" Голуби слетались к нам, копошились на асфальте. Андрюшка следил за ними, потом на его мордашке разливалось неописуемое лукавство, и он вдруг начинал бить в ладоши и топать ножками. Голуби, шумно хлопая крыльями, взлетали. Андрюшке это нравилось больше всего, он смеялся. А я наклонялся к нему, брал его за плечи и, осторожно раскачивая, напевал: "Андрей-воробей, не гоняй голубей!".

В те годы мне казалось, что и я могу жить как все. Прошли времена, когда я хватался за любую, самую грязную работу, ходил вечно невыспавшийся и голодный. Я сумел закончить институт и расплатиться с долгами за обучение. Я женился на девушке, которую любил. Я нашел неплохое место на косметической фабрике. Пусть мне, химику-органику, было скучно смешивать лосьоны и кремы из готовых французских компонентов, но мой заработок позволял содержать семью. Марина, живя со мной, не проработала ни одного дня.

Ах, как она была красива! Как больно и сейчас вспоминать ее сияющие голубые глаза, медные волосы, белую кожу, мучительную полноту бедер. А ее нежный, звенящий смех! Она и в постели не стонала, а точно радостным смехом откликалась на мои порывы, вбирая в себя наслаждение. Конечно, с ней я всегда чувствовал тревогу, но подавлял дурные мысли. Нежность и любовь лишали меня рассудка.

Уже впоследствии я сообразил, что ее чувственность была поверхностной, а под ней скрывалось вполне холодное нутро. Понял и то, что по отношению ко мне она вела себя честно, - разумеется, в ее собственном понимании. То есть, будучи моей женой, не позволяла себе телесной измены, зато в уме - с самого начала - все время оценивала и сравнивала.

Во время нашего последнего разговора она держалась совершенно спокойно. Ей хотелось, чтобы я сам все осознал. Получалось даже, что наш разрыв спровоцировала генная медицина, еще не проникшая в Россию, но уже с нетерпением ожидавшаяся.

– Жизнь будет долгой, - объясняла Марина, - к жизни надо относиться серьезно. Ты на это не способен и ты не любишь меня. Да, конечно! В чем заключается твоя любовь? Только в том, что ты в любую минуту готов затащить меня в постель? Ты ничего не хочешь сделать для меня и Андрюши, ты согласен еще полвека просидеть в своей косметике ничтожным технологом… Да нет же, нет, дело не только в деньгах и престиже, дело в самом человеке! Ну как с тобой говорить? Если ты не в состоянии понять даже такие простые вещи, значит, надеяться не на что…

Ее новым мужем стал президент Балтийской судоходной компании. С тех пор я часто имел удовольствие видеть его в местных новостях. Иногда он выступал и в общероссийских. Обороты судоходных компаний росли год от года: к ним перетекали потоки бессмертных пассажиров, все больше опасавшихся летать и все меньше озабоченных скоростью передвижения. Как-то раз господина судоходного президента показали вместе с женой - моей Мариной.

Первое время мне отчаянно хотелось убить их обоих, но ведь по-настоящему это бы ничего не изменило. Марина была права: дело в человеке. Она сама - всего-навсего - искала и, наконец, нашла то, что соответствовало ее натуре. Она не могла быть иной. И если бы я проломил ей голову, то что сумел бы этим ей доказать?

При разводе я поставил единственное условие: возможность видеть Андрюшку. Но Марина - без явной нарочитости, находя всякий раз объяснения и причины, - искусно ограничивала мои свидания с ним в первые годы разлуки, пока он был ребенком. А когда, так же ненавязчиво и как будто сожалея о прошлых помехах, она перестала препятствовать нашим встречам, мой сын успел из малыша превратиться в мальчика со сложившейся в новой семье собственной жизнью, и у меня не осталось никаких шансов. Я пытался увлечь его хотя бы рассказами о своей работе в полиции, куда устроился после опостылевшей косметики. Но мои детективные истории его не интересовали. Он был переполнен гораздо более яркими впечатлениями. Например, от круизного плавания по Магелланову проливу на точной копии средневековой каравеллы.

Наши встречи происходили все реже, и чем старше он становился, тем труднее нам было находить общие темы для разговора. В последний раз мы встретились, когда он поступил в университет. Я ждал его на улице возле станции метро, а он подъехал на машине, приоткрыл дверцу и поманил меня рукой. Я покорно подошел, сел рядом с ним, поцеловал его в небрежно подставленную щеку и только тут обнаружил, что в машине мы не одни: на заднем сиденье расположилась яркая девица. Она как будто спала с открытыми глазами и не откликнулась на мое приветствие.

Мы поехали с Андреем по городу. Я уже смирился с тем, что нам почти не о чем говорить, и старался хотя бы насмотреться на него. Он вырос крупным и красивым - не в меня, а в Марину. Даже не верилось, что этот рослый парень с модной прической, похожей на львиную гриву, и есть мой маленький Андрюшка с его нежным лукавым личиком и золотистыми колечками волос.

А потом я сам все испортил. Мне не нравилась специальность, которую он выбрал - психология дизайна и рекламы. И я заговорил о том, как я всегда мечтал, чтобы он стал инженером или ученым, создавал, исследовал, совершал открытия.

Он только засмеялся в ответ:

– Много ты сам создаешь! - потом подумал и добавил уже с откровенной издевкой: - Хотя, коне-ечно, в своей полицейской лаборатории ты совершаешь откры-ытия!