Александр Тюрин. - Волшебная лампа Генсека

– Достижение мы сопрем, да пока на конвейер поставим, да еще наше качество добавим, много ли от него толку останется,-оспорил тесть.

– А южное направление, - настаивал я, - насколько оно перспективное! Через юг, где нефть и мусульмане, мы можем весь Запад за яйца ухватить и свой нефтяной вывоз удорожить в несколько раз, как после арабо-израильской заварухи семьдесят третьего.

– Да только на этом южном направлении и обломаться - раз плюнуть. Мусульмане - это тебе не европейцы с их политесами. Сколько англичане намучились с афганцами и арабами, а? Для кощея Хомейни мы после Америки - дьявол номер два. У нас своя коллективность, у них своя, вот то и страшно. Не трепыхайся, Глеб. Председатель основал Пятерку, это его любимое детище. Бровастый будет слабеть, Председатель крепчать как самый умный, а Пятерка разбухать во все стороны. Работа здесь не надрывная, условия для твоего роста благоприятные, в Москву и так тебя переведем через годок. Ты только с подружками не переусердствуй, в этом деле не стремись выйти в стахановцы…

Однако я напирал, и тесть Константин Матвеевич, горестно вздыхая, согласился как-нибудь пособить.

– На свою головку, сынок, на свою…

Но я знал, что на свою головку найду злоключений и в Пятерке. Врачиха Лиза Розенштейн выматывала меня, как умела, причем делала это непроизвольно и бессознательно. Не раз я вспоминал, что слово «лиз» на научном языке означает распад, растворение.

После 10 марта докторша уже не пыталась отвертеться от меня. Что она питает ко мне какие-то теплые чувства, нельзя было сказать даже с большой натяжкой. Мое полувыпадение из окна Лиза даже не посчитала приступом совестливости у лютого опричника. Лишь неким изъязвлением гордыни и испражнением самурайского комплекса. Дескать, последним способом достижения хотя бы моральной победы над врагом у приверженцев бусидо является публичное харакири.

Но я Лизавету все-таки заинтересовал. И в кое-каком плане теперь заменял сбежавшего от хлопот Костю Сючица. Ну, а она мне - всех баб без исключения.

Те секс-волны, которые пробирали меня при первых прикосновениях к Лизке, значительно ослабели, однако биологическое притяжение - какие-то феромоны-аттракторы, память от предыдущих воплощений? - непреклонно укладывали меня в кровать именно к ней.

Заброшенная Надюха регулярно нынче ходила «за спичками» к соседке, а вернее соседу с первого этажа, ветерану-подводнику по имени Василий, которого в сорок лет списали «за борт», на пенсию. Несколько лет назад, когда он вылезал из своей субмарины, его смелую башку примял неурочно упавший люк. И с тех пор вся сила из-под фуражки уходила в «корешок», которым бравый моряк обслуживал всех жаждущих дам из нашего и соседнего многоквартирных домов.

Виталию Афанасьевичу Сайко я предоставил все, что насобирал и откомментировал на мистическом участке своей работы. А где-то пару месяцев спустя он высвистал меня к себе и задушевно сказал:

– Одному дедуле из специнститута, который с удовольствием забрал все твои откровения, теперь понадобились консультации. Переводчики с любого языка, сам понимаешь, у нас имеются, но это роботы, натасканные на технические, военные и прочие современные тесты, они не улавливают многозначия темных мистических слов. Обращаться же к сторонним востоковедам из университетов и Академии Наук нам не резон. Они могут неверно понять наши предложения, да и нам придется каждого знатока подолгу проверять на предмет возможной неверности, то есть утечки информации. А ты все-таки свой специалист.

– То есть, ручной и карманный… Рад стараться, только вам надо договориться с моим начальством, чтобы оно перераспределило силы. А то ведь у меня в ящике дела, которые пылиться не могут. Например, по поводу надписи в сортире: «Ленин - поц».

С моим начальством Сайко согласовал переброску на другой фронт. Последним из командиров, скрипя сердцем, сапогами и другими деталями, дал свое майорское добро Безуглов.

Специнститут КГБ гнездился в одном из домов стиля «модерн» на Петроградской стороне. Воздвигал его какой-то чудаковатый купец, который, видимо, с бодуна, почитывал фольклор и прочую лабуду. Поэтому нанятый им архитектор старался подражать снаружи готическому замку, а внутри кносскому лабиринту с добавлениями из сказок про Кощея. По крайней мере, из этого здания самостоятельно, да еще живым, я никогда бы не выбрался. Однако внизу, возле поста, оснащенного телемониторами, меня встретил человек в белом халате, отличающийся крепким телосложением, - похоже, работник двойного назначения,-который и проводил к тем самым ученым, коим я потребовался.

Научная общественность встретила меня в просторной лаборатории со сводчатым потолком и колоннами «а ля фаллос».

При взгляде на главу проекта я сразу освежил в памяти прорицание Фимы - глаза «как лед», а в имени звучит северный ветер. Действительно, доктора наук звали Бореев, что напоминало о полночном студеном ветре Борее и всяких гипербореях. К тому же один его глаз был выцветшим бледно-голубым, то есть ледяным. Впрочем, второе око оказалось вполне насыщенного цвета, а сам мудрец - щуплым, малость сгорбленным, заводным и немало напоминающим артиста Милляра в роли бабы-яги.

В лаборатории, заставленной терминалами, принтерами, какими-то малопонятными приборами, - как мне показалось, геофизического назначения, - ничто не говорило и даже не нашептывало о мистике.

– Ну как, удивление есть? - поинтересовалась «баба-яга», - что людям вроде нас понадобилась мистическая литература?

– Мистика учит нас ничему не удивляться. Допустим, сейчас дунет ветерок, и вы вместе со всей этой аппаратурой превратитесь в колдунов, демонов, чертей с котлами, и так далее.

«Баба-яга» поняла, что я шучу и приветливо осклабилась.

– Вы - геофизики? - решил выяснить я.

– По профессии - да. Если точнее, мы занимались естественными магнитными полями…- Бореев, разведя руки, как бы погладил линии земного магнетизма.

– И вдруг вы решили, что в разных талмудах промеж всяких нелепостей об эманациях некой высшей энергии, обнаружатся верные сведения о прежнем положении магнитного полюса или нахождении магнитных железных руд?

– Мы решили, молодой человек, что рассуждения об эманациях высшей энергии не более нелепы, чем какие-нибудь новомодные физические гипотезы о суперстрингах, - вежливо осадил меня ученый Бореев.

Я постарался легким кашлем выразить свое недоумение при изречениях столь далеких от правоверно-диалектического материализма. Я обязан был это сделать. «Баба-яга» бдительным ухом заметила мое натужное покашливание.

– Полковник Сайко говорил мне, что у вас имеется масло в голове. Это приятно. И кроме того, вам можно доверять. Что тоже немаловажно… Ведь наша работа носит не только научный, но вдобавок идеологический характер.