Далия Трускиновская - Дайте место гневу Божию (Грань)

В тот вечер я застряла в гостях и возвращалась в половине десятого. Открыла дверь, вошла, в квартире было темно и тихо. Искренне порадовавшись, что мои гости где-то бродят, может, завели себе новых друзей, я зажгла свет и увидела Таню сидящей в кресле и прижимающей к себе Юрку. Вид у нее был затравленный.

– Чего это вы тут?.. – несколько обалдев от их безмолвия, спросила я. – Нартов звонил? Как он там?..

– Он не звонил, – тут Таня даже головой затрясла. – Он до сих пор не звонил!..

И заплакала.

Я даже не сразу поняла, что она плачет. Когда до меня дошло, я схватила Юрку в охапку, вынула из материнских объятий, поставила на пол, а Таню за руку вытащила из кресла.

– Ты понимаешь, он не звонил, ты понимаешь, он до сих пор не звонил… – повторяла она, захлебываясь.

И тут до меня стало доходить… так понемножечку доходить…

Я встряхнула ее за плечи…

– Ты не волнуйся, все будет хорошо, все обойдется, ничего с ним не случится! – я просто не знала, какие аргументы употребить, и вдруг догадалась: – Это же Нартов!

– Ага, Нартов… – бормотала она.

Вообще-то он мог бы предупредить, что хочет на время каких-то своих ментовских подвигов спрятать у меня жену и ребенка, подумала я, а если бы и предупредил – что бы изменилось? Отказалась бы я их принять, что ли? То, что он отправил ко мне Татьяну и Юрку так, как если бы я была его давним сослуживцем, было странновато, но – почему бы и нет?

Конечно же, все обошлось. Он позвонил в одиннадцать, а что это было за дело, и какие тучи сгустились над нартовской головой, и чем все окончилось, – я не узнала никогда.

Но за те почти две недели, что Татьяна прожила у меня, я поняла несложную философию Нартова так, что если бы он об этом догадался – пришиб бы нас обеих на месте.

Нартов попросту презирал женщин! Как вид, как класс и как сословие. Он с ранней юности столько раз убеждался в их доступности, что иного мнения и составить не мог – не имел такой возможности. Таню он любил особой любовью – он привез ее из провинциального городка, взял за себя девочкой и сделал своей избалованной собственностью. Он не понимал, зачем женщине французские духи, но если так среди них принято – его собственность должна благоухать лучше всех. Таня прекрасно кулинарила – а раз так, он преспокойно выдал деньги на все кухонное оборудование, включая ненужное, с условием – пусть кухня образуется сама собой, без его участия.

То, что Таня не блистала интеллектом, входило в условия игры.

Со мной он впервые в жизни удивился. Когда я зазвала его в гости, он предположил, что будет примитивно соблазнен, и сделал то единственное, что привык делать в таких ситуациях, – принял душ. Потом он лежал и ждал моей инициативы. Нартов хорошо знал себе цену – он ведь был действительно по-мужски красив, спортивен, вынослив. Очевидно, засыпая, он подумал: надо же, на дуру напоролся…

Но в результате он меня ПРИНЯЛ.

Он меня ПРИНЯЛ до такой степени, что практически уравнял в правах с мужчиной. В правах и обязанностях.

Вот именно поэтому он спрятал у меня жену и сына без всяких предварительных согласований. Очевидно, так решаются эти вопросы между идеальными мужчинами, в трех словах по телефону: приюти моих ненадолго, и точка.

Значит, сам Нартов во что-то вляпался, думала я, успокаивая Татьяну, до такой степени вляпался, что угрожают семье. Подумал ли он о том, что враг может отследить его телефонные звонки по межгороду и прислать сюда десант? Или он уверен, что я запросто справлюсь с мафиозным десантом?

Следующие несколько дней мы ждали его звонков вместе.

Нартов и его команда справились с ситуацией. Татьяна была в неописуемом восторге – муж велел возвращаться! Я только вздохнула: может, это и есть бабье счастье – восторженно выполнять все, что велел муж? Нартов мне, естественно, нравился, но подчинение не входило в комплект моих добродетелей. Разве что выполнить распоряжение начальства, а то уволит…

Месяц спустя после Татьяниного с Юркой отъезда пришла посылка, которую я еле дотащила до дома. Внутри оказалось почти все то, чего недоставало в моем безалаберном хозяйстве, включая красивые шлепанцы. Там была даже кофемолка!

Непонятно, собирался ли Нартов когда-либо переспать со мной, но он включил меня в свой гарем и взял на содержание. Очевидно, еще не до конца определился с моей половой принадлежностью…

После чего мы года два переписывались и перезванивались. Правда, главным образом с Татьяной. Нартов, очевидно, доверил ей ритуальную поддержку таких долгоиграющих контактов.

И вот он позвонил рано утром. Вежливо спросил, как мои дела. И поинтересовался, не приму ли опять Татьяну с Юркой. Отпуск у Татьяны, вот хочет с ребенком попутешествовать…

– Естественно, приму! – пообещала я.

Он назначил время приезда. Как сейчас помню – это должен был быть вторник. Я нарочно отпросилась с регулярной вторничной планерки, чтобы встретить поезд. Вечером накануне Нартов не позвонил, как собирался, чтобы назвать номер вагона, но я списала это на затянувшийся треп с подругой, пробиться сквозь который ему не удалось. И утром побежала на вокзал.

Вокзал у нас устроен очень удачно: выход в город только один, и довольно узкий. Если встать у выхода, пропустить женщину с ребенком и двумя сумками будет трудно. Я встала, дождалась последнего заспанного пассажира и поняла, что проворонила своих гостей. Но ведь Татьяна знает мой адрес, она могла взять такси, думала я, она уже наверняка сидит с Юркой на лавочке у подъезда!

На лавочке их не было.

Я позвонила Нартову домой. Трубку никто не взял.

И это меня пока не встревожило. Если Нартов снова хочет спрятать жену с ребенком, то они, может, сейчас у каких-нибудь родственников. И от родственников же вечером поедут на вокзал…

В среду утром они не приехали. Телефон в нартовской квартире молчал весь день. В четверг – то же самое. А в пятницу я собрала рюкзачок и решила на выходные смотаться в гости. Улицу и дом найти несложно, а если квартира на запоре – так я же знаю, где и с кем работает Нартов! Правда, вряд ли в субботу там околачивается весь коллектив, но дежурный-то сидит?

Любопытно в этой истории было то, что я за два года ни разу не съездила в гости к Нартовым, хотя они все время приглашали. Что-то не пускало – или я просто не хотела видеть Нартова в кругу семьи?

Та смешная ночь врезалась в память куда глубже, чем иные – банально счастливые ночи.

Я вышла из поезда, спросила у добрых людей дорогу и оказалась в каком-то ином мире. Приморский город, спускавшийся то полого, то круто к воде, со странными, на мой взгляд, домами, с балконами в самых неожиданных местах, со стадами разноязыких туристов, с горой посередке, которая на самом деле была парком, меня не очаровал – более того, показался вычурным. Я поняла, почему Нартов говорил о нем без особого восторга. Город напоминал пожилую даму, претенциозно одетую, выставившую напоказ все фамильные бриллианты, включая фальшивые, и с нечеловеческими интонациями в слащавом голоске.